Ангелы приходят и уходят - [16]

Ковалев вышел возле университета. До лекций оставалось еще минут сорок, и Ковалев решил позавтракать в общежитской столовой.

Столовая была полупустой, да и есть особенно было нечего. Ковалев заставил себя похлебать суп из куриных отходов, съел рыбную котлету, запил чаем.

В аудитории он сел в отдаленный угол и углубился в свои печальные мысли. Одногруппники оглядывались на него, староста группы Лариса даже записку прислала: «Ты не заболел?». Ковалев на том же листочке ответил: «Заболел, скончался и умер» и отправил записку обратно. Это была формула из средневековой хроники о взятии крестоносцами Константинополя, но вряд ли Лариса знала об этом.

Во время перерыва Ковалев сказал Ларисе:

— Слушай, на следующей паре, если будет проверка, скажи, чтоб за меня крикнули, ладно?

Лариса, впервые услышавшая от него такую просьбу, удивилась, но ничего не спросила. Она была умная девушка, Лариса, и ей не везло в любви.

Ковалев вышел на улицу и решил съездить к Вове. Но по дороге, в трамвае, почему-то раздумал. Поехал домой, хотя ему и не очень хотелось лишний раз выслушивать материнские нотации. Но мать встретила его молча, сказала только: «Ешь».

Ковалев поел, лег с книжкой на диван и уснул. Часа через два проснулся, умылся, и поехал в университет, на семинар. Семинар вел пушкинист Ярошевич, эстет и брюзга, втайне ненавидевший студентов, — пропускать его занятия было опасно.

День был серым, как и утро. В трамвае было тесно, народ ворчал и обреченно толкался. Ковалев с чувством облегчения выскочил из трамвая, побежал через дорогу и вдруг увидел Ирину. Она улыбалась ему с противоположной стороны улицы. Ковалев остановился, как вкопанный, взвизгнул тормозами «Жигуль» и усатый дядя погрозил Ковалеву кулаком.

Ковалев отмахнулся от него и хотел вернуться на свою сторону, но улицу вдруг заполнили автобусы, троллейбусы и перебежать оказалось невозможно. «И откуда вас, гадов, столько сразу понаехало?» — подумал Ковалев, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. А когда поток схлынул, Ирины уже не было. Ковалев в растерянности стал оглядываться по сторонам и тут кто-то тронул его за рукав. Он обернулся — рядом была она.

— Ну, и что? — спросила она.

Он глядел на нее во все глаза, узнавал и не узнавал, и машинально ответил вопросом на вопрос:

— А что?

— Обиделся, да?

— Ну… — Ковалев развел руками.

— А ты не следи за мной. Я не люблю. И не спрашивай. Я сама все объясню, если надо будет.

— А не надо ничего объяснять, — вдруг мрачно сказал Ковалев.

Она внимательно посмотрела на него и глаза ее перестали улыбаться.

— Ну, не надо — так не надо… Тебе туда? Пошли.

Они пошли рядом.

— Я тебя здесь ждала, — сказала она.

— Откуда ты узнала, что я приеду?

— А вот узнала. У тебя сегодня семинар.

— В университет ходила, да?

— Нет. Знакомая там учится.

— Ну-ну…

Он уже не знал, чему верить, чему — нет. Только ощущал какую-то робкую радость, чуть живую, чуть теплую, которую легко можно было погасить.

— А утром? — спросил он.

— Что — «утром»? Утром я тебя не ждала… Я вообще по утрам никого не хочу видеть.

— Играешь ты со мной, — вздохнул Ковалев. — А я ведь не мышка.

— И я не кошка, — сказала она и взяла его под руку.

— А зачем же тогда обманываешь?

— Да не обманываю я. Просто объяснять пока не хочу. Я ведь тоже боюсь, понимаешь?

У него закружилась голова, и вот теперь-то он уже точно ничего не понимал.

— Я так боялся тебя потерять. Так боялся. А ты…

— Знаешь что? Вот когда стану твоей женой — тогда и будешь просить и проверять, где я и почему.

— Не станешь, — скорбно сказал Ковалев.

— Почему? — Она даже остановилась.

— Потому. Не станешь — и все.

— Вот дурачок. Ты посмотри на меня, ну? Я хозяйка хорошая, все умею. А когда накрашусь, так мужики балдеют и падают.

Ковалев опустил глаза.

— Смеешься ты надо мной. Нехорошо это.

Они шли и шли. И шли в сторону, противоположную от университета. «Да и черт с ним, с Ярошевичем. Злобный он и мстительный. Тоже мне, знаток Пушкина!.. Сдам как-нибудь… Вывернусь… Всего Пушкина наизусть выучу», — подумал Ковалев. Вид у него был обалделый, и мысли, конечно, тоже.

Они шли и шли, пока не оказались на привокзальной площади.

— Ну и куда мы пришли? — спросил Ковалев.

— На вокзал, конечно.

— Зачем?

— А я уеду сейчас.

— Куда? — испугался Ковалев.

Она засмеялась:

— Вот глупый! К подруге, она в Белореченске живет. Час езды на автобусе…

Они пришли на автовокзал, купили билет, вышли на посадочную площадку.

— Вон и автобус уже стоит, — сказала она. — Ну, до встречи.

— Когда?

Она опять засмеялась:

— Когда хочешь.

Подошли к автобусу:

— Ну, а сейчас-то ты зачем меня обманула?

— Я не обманула. Насчет встречи? Нет, не обманула. Правда, когда хочешь.

— Ладно. Допустим, я хочу сейчас.

Она немного подумала:

— Знаешь… Прямо сейчас не получится. Следующий автобус — через четыре часа. Вот ты на него сядешь и приедешь в Белореченск. Выйдешь на автостанции, пройдешь лесом до пятиэтажки — она там всего одна на весь поселок, не заблудишься. Квартира сорок шесть. Запомнил?

И она поцеловала его мягкими теплыми губами, вошла в автобус и махнула ему рукой из окна.

Он закрыл глаза, постоял с минуту. Открыл — и оказался вдруг в другом мире. Солнце выглянуло, и все вокруг было залито теплым лучистым светом, и все светилось и радовалось теплу. Даже собака, бежавшая через площадь, — и та, казалось, сияла от счастья.