Ангелы не плачут - [12]

— Ну и упрямый же ты, Степан, — посетовала она, осторожно снимая повязки. — Больно?

Он покачал головой, но по лицу было видно, что больно.

— Ну, как там поживает моя бывшая нога? — спросил он, стараясь казаться спокойным, но дрожащий голос выдавал его.

— Гораздо лучше, чем тогда, когда тебя сюда привезли… Потерпи, потерпи, — привычно проговорила Галя из-под маски, как можно осторожнее работая специальным тампоном. — Ты молодец… молодец… Отлично. Отеки проходят, заживление хорошее. У тебя еще две вечерних чистки, а дальше все пойдет как по маслу.

— Знаете, я раньше читал, что когда человек теряет руку или ногу, он продолжает ее чувствовать. Я тоже их чувствовал. Особенно когда просыпаешься, но еще не проснулся до конца, кажется, они на месте. А как шевельнешься, сразу все становится понятно.

— Это проходит. Пока мозг не адаптируется.

— Помню, только сбросило меня с БМП, мне даже как-то смешно стало. Чуть другана своего, что спас меня, не послал свою руку искать. Говорил ему что-то, а самому смеяться хотелось.

— Это последствия травматического шока, — пояснила она, чтобы отвлечь его. — Есть две фазы шока. Эректильная и торпидальная. При эректильной больной может быть подвижен, артериальное давление кратковременно повышено, пульс учащен.

— Как? Эректильная? — переспросив, усмехнулся Степан. — Похоже на эту… эрекцию.

— Господи, вы, мужики, просто неисправимы! — засмеялась Галя.

— Слово похожее, — смущенно оправдывался он.

— А это что такое? — спросила она, заметив под ним краешек бумаги.

— Так, ничего… Вообще-то это я вам хотел отдать.

— Так отдавай.

— Я передумал.

— Ладно, сама заберу. Нечего мне тут стерильность нарушать. Вот новости…

Она вытащила из-под него листок бумаги, вырванный из обыкновенной школьной тетради, и замерла.

На листке шариковой ручкой была нарисована девушка, в которой Галя узнала саму себя, свою улыбку, ямочки на щеках…

— Это ты рисовал? — поинтересовалась она, чуть стягивая маску.

— Вам нравится?

— Ну, на самом деле мои глаза не столь выразительные и чуть раскосые, но в остальном… неплохо.

— И ничего не раскосые! Замечательные глаза.

— Мамочка дорогая! Да ты мне никак комплименты делаешь?

— А что в этом плохого?

— Честно? — склонила она голову.

— Желательно, — преувеличенно горестно вздохнул Степан.

— Совершенно ничего плохого. Рисунок мне очень нравится. — Галя наклонилась и поцеловала его в щеку. — Спасибо.

— Я могу нарисовать еще хоть десять, — с энтузиазмом предложил Степан.

— Ну уж нет! — засмеялась она. — Думаю, этого будет достаточно.

— Но мне не трудно.

— Охотно верю, — согласилась Галя. — Но давай я закончу с тобой, а потом мы как-нибудь поболтаем.

— Обещаете?

— Если будет время.

— Так вы обещаете? — настойчиво спросил он.

— Ты всегда такой неугомонный?

— Почти все время, — усмехнулся он.

Галя натянула маску и принялась обрабатывать остатки его руки.

Он не произнес больше ни слова. Вполне возможно, из-за боли ему трудно было говорить. Она видела это по его потемневшим глазам. Но ни звука, ни стона не сорвалось с его побледневших губ.

Скольких вот таких вот пареньков она перевидала. Некоторые целыми днями только и делали, что потерянно смотрели в потолок. Некоторые были озлоблены. Некоторые постоянно жаловались, требовали внимания. В их душах жило отчаяние, которое можно было понять. Еще вчера здоровые молодые парни вдруг становились беспомощными. Их жизнь и быт теперь зависели от врачей и родных людей. Зависели полностью. А ведь каждый из них тем или иным путем добивался самостоятельности. Они отвоевывали ее у мира взрослых. Новое положение инвалидов психологически отбрасывало их на самое дно социальной лестницы. Отлично осознавая это, многие отчаивались. Они требовали жалости к себе. Иногда чрезмерно требовали.

Но немногие, такие, как этот Степан, боролись. Боролись за то, чтобы выкарабкаться, вновь стать там, откуда их сбросило несчастье. Такие люди вызывали уважение.

Вот и Галя чувствовала невольное уважение к Степану, так стоически выдерживавшему свою боль. И эта боль не казалась загнанной внутрь. Он явно не озлобился, и явно не поплывет по течению потом, когда выйдет из госпиталя. Это было видно по нему. Степан не из тех людей.

И в то же время Галя его не понимала. Странный он, этот парнишка. Словно он совершенно не осознавал, что теперь придется жить не так, как он жил до этого. Не так, как все. А ему это было словно безразлично. Он шутил над собой, тогда как другие вообще избегали говорить о своих травмах. Тем более таких…

Именно в этот момент она почувствовала, что хочет знать о нем больше. Просто было интересно, что он за человек, этот двадцатилетний паренек с обритой головой и беззлобным взглядом.

Ничего личного.

Абсолютно ничего личного.

«Мне просто интересно», — подумала она, перевязывая следующего больного.

5. «Женихи»

Этот мир был бы куда уютнее и приятнее для молодой девушки, если бы не стойкая убежденность окружающих в том, что ей непременно необходимо выйти замуж. Некоторые женщины, скажем так, среднего возраста, просто дурно себя чувствовали, если в их окружении обитала незамужняя особа, и всеми силами старались перетянуть ее в свой клуб замужних матрон. Кажется, это было еще одной отличительной особенностью между мужчинами и женщинами. Мужчины, даже женатые, вовсю отговаривали холостяков от рокового шага на порог ЗАГСа (сказывалась, наверное, солидарность древних неандертальцев). Женщины же, напротив, всеми силами уговаривали подруг заарканить себе добытчика.