Ангелы над Москвой - [48]

— Ну, да, — подтвердил Ксор. — На жарком Эляме люди тоже получились неплохие: смуглые, тонкие, кареглазые. Вот только не люди они, Хамдиэль, а звери. Даже хуже, чем звери.

Хамдиэль снова пожал плечами.

— Нам так задано… Наше дело — выполнять волю господню как можно лучше. Но разве наши с тобой творения не совершенны? Особенно с учетом дефицита времени на их выведение и вскармливание?

— В том-то и дело, Хамдиэль, что совершенством эти создания я назвать не могу. Они — злобные хищники.

— Даже сверхзлобные, — согласился Хамдиэль. — Что из того? Их ждет война, а не фестиваль народного творчества, и они должны победить, а не просто поучаствовать ради получения памятного знака.

— Должны? — удивился Ксор, — с чего ты взял? Быть может, обойтись без кровопролитного завоевания вполне даже получится?

— Ну, как же, — терпеливо стал разъяснять чернокожий ангел, поудобней устроившись на толстом ковре с подушечками, и время от времени подбрасывая в костер деревяшки. — У нас с тобой в распоряжении не просто души. У нас — тоскующие по Земле изгнанники. Они должны вырасти, пройти кузницу межвидового отбора и во всеоружии вернуться на Землю. Где и утвердиться.

— Хамдиэль! — заговорил Ксор после непродолжительного молчания. — Я хочу создать свой мир. Не такой, как мы тут с тобой десятикратно наваяли… Я хочу, чтобы мои люди были добрыми, умными и справедливыми.

Хамдиэль кивнул, соглашаясь с желанием друга.

— Ну, — усмехнулся Хамдиэль, — будь готов. Точнее, народы твои пусть будут готовы. Как только эти наши десять миров начнут захват Земли, твой мир тоже окажется в зоне оккупации.

— Искренне надеюсь, — саркастично улыбнулся Ксор, — что за грядущие тысячелетия от этих твоих десяти миров мало что останется.

— Увидим, — примирительно сказал Хамдиэль.

Но никто не отозвался. Ксора уже не было. Ни возле догоревшего костра. Ни на планете, половину которой окутала ночь. Ни даже во всей галактике по имени Туманность Андромеды.

Мир Ксора. Охотник

Почти голый человек, часто дыша и напряженно озираясь, стоял недвижимо. Перед ним простиралось не слишком ровное пространство горного луга, ограниченное скалами, осыпями и речушкой, огибавшей этот луг, и срывавшейся искрящимся водопадом в бездонную пропасть узкого ущелья.

Пропасть эта зияла прямо за спиной человека. Она была бы непреодолима и для зверя, однако несколько десятилетий назад на самом краю лужка укоренилось семечко горной сосны. Поначалу слабый, росток благодарно отозвался на распыленную влагу и яркое солнце, и вскоре вырос в крепкое дерево. Обычно горные сосны не растут слишком большими: прохладно в горах, почва бедновата, да и полив не постоянен. Но этой сосне повезло: луговая земля оказалась питательной, влажной и рыхлой, и укорениться ей повезло на припеке.

Дерево вытянулось и вскоре зашумело раскидистой кроной. Оно росло и крепло несколько десятилетий, но вот однажды край ущелья, подмытый водным потоком, осыпался, корни дерева обнажились, и первый же серьезный порыв ветра опрокинул его, стремясь унести вниз, изломать, раздробить, расщепить.

Дерево, вопреки злой судьбе, удержалось. Верхушка его легла на противоположный край ущелья; частично уцелевшие, корни продолжали подавать в ствол и крону живительную влагу. Вечно так продолжаться не могло, но… продолжалось.

Сначала звери, а потом и люди отыскали этот мостик. На лугу возникла хорошо заметная тропа, протоптанная горными львами, вечно рыщущими в поисках добычи, и расширенная людьми, странствовавшими неизвестно куда и бог весть зачем. Львы этих странников старались обходить: люди бродили группами, носили с собой копья и топоры, разжигали костры и с вожделением поглядывали на мелькающие вдалеке плотные львиные шкуры. Этих взглядов звери предпочитали избегать, ибо слабые, на первый взгляд, двуногие таки умудрялись обряжаться в одежды из шкур сильных львов, хитрых гиен и даже могучих, непобедимых медведей. Люди чаще всего тоже старались обойтись без встреч с клыкастыми хозяевами круч и вершин. Но не всегда этих встреч избежать было легко…

Вот и сейчас человек стоял спиной к мостику, лицом к лугу и напряженно ждал, когда же зашевелятся пучки густой травы, выдавая подбирающихся хищников. В руке он сжимал ясеневое древко копья, острие которого оснастил рогом убитого буйвола. Грозное даже на вид оружие могло сослужить человеку прекрасную службу, если б ему противостоял лев или медведь, но опасность на сей раз исходила от стаи шакалов. Обитающие обычно в долинах, они увязались, почуяв добычу, за человеком, шедшим вместе с женщиной и двумя детьми. Они бы, наверное, отстали, когда человек убил днем одного, а вечером еще одного зверя; но ночью им удалось украсть ребенка. И стая почувствовала: человек не всесилен…

Конечно, стае шакалов забираться во владения горных львов рискованно и даже безрассудно, но человек, его самка и оставшийся детеныш были так близки и так аппетитны, что удержаться от преследования не удалось. И вот теперь человек стоял, озираясь; шакалы лежали где-то в траве, не шевелясь и выжидая команды осторожного вожака; женщина с ребенком, перебравшись по дереву через ущелье, с волнением ожидала своего мужа; а горный лев, заслышав шум и почуяв запах, затаился в стороне, желая, чтоб человек с копьем поскорее исчез, а шакалы… Куда деваться шакалам? Это в долине им есть куда бежать и где прятаться, здесь же их участь предрешена — раз уж лев положил на них глаз.