Ангелы мщения - [72]
К началу апреля войскам 2-го Белорусского фронта удалось ликвидировать Хейлигенбайльский котел; шестого пошли в наступление войска 3-го Белорусского фронта, державшие в кольце Кенигсберг.
Штурм начался с мощнейшей артиллерийской подготовки. Генерал-полковник Кузьма Никитович Галицкий вспоминал, как «земля задрожала от гула канонады. Вражеские позиции по всему фронту прорыва закрыла сплошная стена разрывов снарядов. Город заволокло густым дымом, пылью и огнем… Сквозь бурую пелену можно было рассмотреть, как наши тяжелые снаряды сносят земляные покрытия с укреплений фортов, как взлетают на воздух куски бревен и бетона, камни, исковерканные детали боевой техники. С ревом проносились над нашими головами снаряды „катюш“»[446]. В начале штурма из-за плохой погоды не в полную силу работала авиация, однако в следующие дни над головой «летали постоянно Ил-2, черная смерть»[447]. Гарнизон города и отрезанные в Кенигсберге дивизии — фольксштурм — оборонялись до последнего: отступать было некуда. Попавшие в городе в ловушку горожане и беженцы прятались в подвалах. Преодолевая рубеж за рубежом, русские пробивались к крепости.
Согласно многим советским источникам, город был взят с небольшими потерями с советской стороны. Однако рассказы очевидцев противоречат этим данным. Старший лейтенант медицинской службы Анна Сайкина, операционно-перевязочная сестра в полевом госпитале, расположенном в лесу в пяти километрах от Кенигсберга, запомнила «нескончаемый поток раненых». А город, когда она попала туда после штурма, поразил ее «необычной готической архитектурой» и, несмотря на большие разрушения, идеальным порядком, чистотой, которые «просматривались в уцелевших местах»[448], — удивила немецкая аккуратность.
Аккуратность, обстоятельность, крепкое немецкое хозяйство вызывали не зависть, а недоумение и ярость. Командир взвода пехоты двадцатилетний Николай Чернышов рассказывал, как после боя он и его солдаты забегали с улиц в пустые квартиры и «из автоматов по инерции все громили: стекла, зеркала, посуду». После боя у солдат «дрожали руки», и, устраивая погром, они «выплескивали энергию» — сейчас мы называем это «снять стресс». В те дни для двадцатилетнего сержанта не имело смысла «пленять рядовых — от них ноль информации»[449]. Пригодился в качестве пленного лишь захваченный на форте штабной офицер. Легко прочитать между строк, что многие немецкие солдаты, не представлявшие ценности как «языки», так и остались в братских могилах Кенигсберга.
Немного в стороне от города к заливу Фришес-Хафф наступала 31-я армия. Через много лет после войны Клавдия Логинова и Анна Мулатова узнали, что в Кенигсберге они шли в наступление где-то рядом, только с разными дивизиями. Уже вышли к заливу, когда Анин командир подозвал нескольких девчонок-снайперов и велел, пока затишье, сбегать в хозвзвод за магазинами для автоматов. Они пошли, но тут же запутались: где его искать-то, хозвзвод? Начался страшный обстрел, и Аня Мулатова потеряла остальных. Решила остановиться за стеной разрушенного дома и переждать, потом идти дальше искать или вернуться обратно. Услышала справа от себя крики и, обернувшись, увидела раненого солдата, лежавшего в болотце через дорогу. Он страшно кричал, звал на помощь. Но Аня не могла идти к нему, слишком сильно стреляли. Решила, что пойдет сразу, как кончится обстрел. Раненый затих. «Наверное, умер», — подумала Аня. Она стояла и плакала. Плакала даже не столько от страха, хотя было страшно, а оттого, что рядом мучился и, видимо, умер человек, а она не могла ему помочь. «Ой, мамочка, как нас здесь бьют!» — повторяла она плача.
Обстрел кончился, и она побежала назад, к заливу. Где Тася, где другие девчонки из взвода? Аня Мулатова не знала, это было не важно, никого знакомого рядом не было; бежали рядом какие-то солдаты-пехотинцы — и ладно. В наступлении некогда искать своих.
На берегу было полно разбитой и целой на вид техники и немецких солдат. Отступать им было некуда — только в воду. Немцы бросались в море, чтобы добраться до косы вплавь или просто утонуть. Один на глазах у Ани подорвал себя гранатой[450].
Десятки тысяч солдат и десятки тысяч беженцев, оказавшиеся в те дни на косе Фрише-Нерунг или перебравшиеся на нее раньше, пробирались к Данцигу — была надежда оттуда эвакуироваться на кораблях в глубь Германии, последняя надежда.
Бегство через косу началось еще в январе, когда советские войска вошли в Пруссию. Несметное количество людей погибло, не добравшись до побережья, от холода и голода на дороге, обстрелов, от руки догонявших русских солдат. Сколько погибло в ту зиму на льду залива от бомбежек, провалившись под лед или обессилев и замерзнув насмерть! И даже тем, кому посчастливилось добраться до Данцига, спасение еще не было гарантировано: отправлявшиеся оттуда суда поджидали советские подводные лодки. Самая крупная трагедия произошла 16 апреля 1945 года. Около полуночи подводная лодка Л-3 под командованием капитана Коновалова потопила немецкое транспортное судно «Гойя», на борту которого было 7200 человек, из них 6000 беженцев
