Ангельские хроники - [86]

Были ли у него друзья? Он часто сближался с тем или иным из товарищей, но всегда лишь с целью лучше использовать того на революционной работе, впрочем, эта привязанность никогда не длилась долго.

Жена. Он свыкся с этой дурнушкой, и они жили в добром согласии, но незаметно было, чтобы она служила ему чем-то, кроме экономки-домоправительницы-секретарши-делопроизводителя, при этом обращался он с ней сурово, В сущности, он питал к ней не больше нежности, чем к своей теще, которая исполняла роль кухарки. Детей у него никогда не было.

«Любовница». В какой-то момент он был очарован одной женщиной, товарищем по партии, с которой на какой-то период они даже перешли на «ты». Никаких следов иной близости не сохранилось. Они неоднократно жили втроем – он, его жена и она, – и похоже, что это не стесняло ни одного из участников этого трио. Как-то, когда они уже расстались, в письме она пожаловалась ему, что падает от усталости, недовольна своей работой и что вообще глубоко несчастна в жизни. В ответ на это он написал ей, как прекрасно провел отпуск, как много купался, загорал и охотился. Ее восторгам по поводу романтических отношений между великими людьми он неизменно противопоставлял достоинства пролетарской семьи.

Нет, решительно, ни в жизни, ни в личности Рихтера не было и намека на любовь. Сам же он, все так же раскачиваясь взад-вперед, внимательно следил за ходом судебного разбирательства, а на плотоядных губах у него играла насмешливая улыбка: любовь? да на что она?

Но Аватур Музания не отступался. Рихтер ведь был человеком партийным, так, может быть, основанная им партия заменила ему и семью, и дружбу, и любовные ухаживания, короче говоря, человеческое тепло? Он принадлежит к натурам, в которых отцовское начало чудовищным образом подавляет все остальное. Ангел-хранитель не смог дать по этому поводу никаких показаний. О своей партии Рихтер имел обыкновение говорить, что она – не Армия спасения, не какая-нибудь там благотворительная организация, а оружие революции. То есть каждый здравомыслящий и порядочный человек должен был быть революционером, а значит, принадлежать партии, которая, по мнению Рихтера, была права во всем, даже в тех случаях, когда ей приходилось коренным образом менять свое мнение. А любому, кто не вписывался в эту картину, ответ один: «Свернуть башку!» Короче, трудно утверждать, что наш друг любил людей, даже своих соратников, от которых он требовал верности во всем и – чего проще! – высшего самопожертвования.

Зеанпуръух из природного своего доброжелательства, а возможно, для того, чтобы сделать приятное Аватуру Музании, высказал следующее предположение: но если не людей, так, может быть, Рихтер любил какие-нибудь вещи, красивые виды, занятия для души.

Ангел-хранитель вспомнил, что однажды спрашивал у Рихтера, любит ли тот реку, на которой провел свою юность; тот лишь пожал плечами. Он помнил, какие цветы росли у его родного дома, однако незаметно было, чтобы он особенно любил их. Литература? Для него существовала лишь одна хорошая литература – та, которая способствовала революционному прогрессу, а вся остальная была плохая. Он мог без конца слушать «Патетическую сонату» и революционные песни, но когда рабочие решили сыграть в его честь старинную мелодию, он потребовал прекратить: «Не могу я слушать музыку – я от нее добрею». Правда, никто, кроме него самого, никогда этого за ним не замечал. Даже если и была у него такая слабость, он тщательно ее скрывал. Мункар – судья с черным лицом и голубыми глазами – простодушно, а может, и с долей сарказма, предположил, что, не любя ничего и никого, Рихтер, возможно, любил просто Бога, как любили его когда-то столпники и пустынники.

Нет, отвечал ангел-хранитель, сокрушаясь все больше и больше. Рихтер не любил Бога. Он считал, что все, что касается религии, – это мелкобуржуазная слякоть и что «любое заигрывание с Богом отдает некрофилией». В шестнадцать лет он выбросил свой крестильный крестик на помойку. А в пятьдесят сотнями сносил церкви и тысячами расстреливал священников, монахов и монахинь. – Да что же это за человек такой?! – воскликнул Аватур Музания.

Ангел-хранитель стал путаться в деталях. Этот великий хвастун, только и твердивший все время о действиях «энергичных, решительных, беспощадных» и ежедневно занимавшийся шведской гимнастикой, чтобы быть готовым к борьбе, оказался на деле человеком крайне осторожным. Его ни разу не видели ни на одной баррикаде. Завладев властью, он окружил себя семнадцатью телохранителями и без конца вдалбливал им их обязанности. Если на него нападали на улице, он отдавал злоумышленникам все, что у него было, не думая даже воспользоваться оружием. Этот поборник революционной бедности лопал из нескольких кормушек, позволяя содержать себя сразу нескольким издателям, своей матери, жене, партийным меценатам и просто членам партии, которые тоже вносили в это дело посильную лепту. Не переставая ныть и сетовать на полуголодное существование, он через день бывал в театре и не раздумывая уходил в первом антракте, если пьеса была ему не по душе. Ему нужна была прислуга для ведения хозяйства, опытный корректор для правки гранок, вся семья находилась у него в услужении, и он был полностью доволен таким порядком вещей. Однако он не просто наслаждался комфортом, который ему удавалось себе организовать и в ссылке, и в подполье, – он был убежден, что комфорт этот им вполне заслужен, ибо он – воплощенная революция, а воплощенной революции положено жить с удобствами. Именно поэтому он и о здоровье своем пекся чрезвычайно, пользуясь услугами лучших врачей. Иное отношение к здоровью должно было казаться ему преступным, почти кощунственным: такой прекрасный механизм просто необходимо содержать в порядке. При этом он сам пришивал себе пуговицы, надраивал до зеркального блеска ботинки, каждое утро собственноручно стирал пыль с книг и с письменного стола, не выносил шума, расписывал свои дни как по нотам, смаковал сплетни… Было в нем что-то от старой девы. Комфорт – да, но роскошь – никогда. Он не курил, не пил, и когда стал безраздельным владыкой над двумястами миллионами душ, продолжал брать в городской библиотеке «Рокамболя».