Ангелочек. Время любить - [191]

— Моя бедная тетушка! Мне очень жаль. Тебе надо пить настойку шалфея.

С улицы до них донесся смех. Испуганная Албани вытерла мокрые от слез щеки и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Не стоило показывать свое горе такому человеку, как Жан Бонзон.

— Это очень большое горе — быть бесплодной, — со вздохом произнесла бедная женщина.

— Может, бесплодна вовсе не ты, — сказала Анжелина. — Жермене, второй жене моего отца, ни разу не удалось забеременеть от своего первого мужа. А в этом году она забеременела. К сожалению, у нее случился выкидыш, но я много размышляла по этому поводу. Вполне возможно, проблемы возникают и у мужчин, а не только у женщин, как это принято считать. Вероятно, когда-нибудь медицина найдет ответ, почему это происходит.

— Увы! Тогда я уже буду лежать на кладбище, — сказала тетушка Анжелины тоном фаталиста.

Через несколько минут в дом вошли Луиджи и Жан Бонзон. Акробат нес чемоданы и свертки, а горец держал в руках кожаную сумку и футляр для скрипки.

— Э, сколько барахла! — воскликнул он. — Можно подумать, что вы собираетесь жить у нас всю зиму!

— Нет, дядюшка. Иначе у нас было бы еще два-три чемодана, — пошутила Анжелина. — Положите вещи и идите к столу. Будем есть кукурузный пирог. А потом я осмотрю Коралию. Как похолодало!

— Ба! Вчера я предупредил ее, что ты едешь в Ансену, и это ей не понравилось. Она не слишком-то умная, эта девица. Поскольку ее кузен повесился в тюрьме после того, как повздорил с тобой, она думает, что ты не захочешь принимать у нее роды.

— Повздорил? Это слишком мягко сказано, — горько возразила молодая женщина.

— Так она говорила, — проворчал Жан. — Я заявил ей, что ты не из тех, кто будет срывать злобу на беременной женщине. Или я ошибаюсь, племянница?

— Ты прекрасно знаешь, что не ошибаешься!

— Не попробовать ли нам знаменитый кукурузный пирог? — вмешался Луиджи. — Я проголодался… Моя любимая, я сходил в овчарню и постелил солому на пол в стойле Бланки. Потом я вымыл сапоги в водопойном желобе.

— «Моя любимая»! Что за глупости! — Горец усмехнулся, тяжело опускаясь на стул.

— Дядюшка, ты нарочно прикидываешься грубияном, — упрекнула его Анжелина. — А я так расхваливала тебя Луиджи!

В золотистых глазах потомка катаров зажглись лукавые искорки.

— Так что, мсье аристократ, вы разочарованы? — рявкнул он.

— Нет, меня это забавляет. Еще несколько месяцев назад я не знал, что я аристократ. Вы называете меня так без всякой нужды. Мой титул отнюдь не свидетельствует о моих достоинствах. Я считаю, что аристократы — это лучшие граждане античного общества, благородные люди наших дней. Кстати, возможно, вы, мсье Бонзон, в большей степени аристократ, чем я. Здесь, в Ансену, и даже во всей долине, как я узнал от Анжелины, вас уважают, несмотря на ваш откровенный антиклерикализм.

— Разрази меня гром, что за тарабарщина! — воскликнул горец. — Я — аристократ! Ты что-нибудь понимаешь, женушка?

— Прекрати, Жан! — проворчала Албани. — Хватит язвить. Принесу лучше яблочного сока. Анжелина права: зачем ты изображаешь из себя грубияна? Каждый раз, когда у нас гости, ты портишь мне удовольствие.

— Э, я не всегда порчу его, твое удовольствие! — тихо возразил ее муж.

Албани покраснела и не смогла сдержать слез от обиды. Луиджи стало жаль женщину, и он поспешил, причем довольно ловко, переменить тему разговора. Он выбрал единственный сюжет, который был способен успокоить задиристого хозяина дома и вернуть ему хорошее настроение.

— Возвращаясь к своему социальному происхождению, хочу уточнить, что в течение многих лет я бродил по дорогам юга Франции, бывал я и в Испании. Я зарабатывал себе на жизнь игрой на скрипке. Часто я присоединялся к дрессировщикам медведей или ярмарочным жонглерам. Сегодня вечером, перед сном, мы с Анжелиной вам расскажем, как нас свела судьба, но сейчас я хотел бы поведать вам об одном удивительном вечере из своей жизни акробата. Вернее, об одном удивительном утре. Я провел неделю в Мирепуа, очаровательном городке, где живут щедрые зеваки, всегда готовые развязать свои кошельки. Потом я собирался возвратиться в Масса, где один мой друг должен был приютить меня в своем доме. По дороге я решил добраться до руин замка Монсегюра, небывалую красоту которых мне расхваливал поэт, встреченный мною случайно.

Луиджи ненадолго замолчал, тронутый вниманием слушателей. При упоминании о Монсегюре Жан Бонзон стал суровым и собранным. Он не отводил взгляда от своего гостя, сгорая от нетерпения услышать продолжение рассказа.

— В сумерках я дошел до подножия ската. Именно так местные жители называют эту гору причудливой формы. Это происходило в конце июня 1878 года. Еды у меня было достаточно. Я поднялся к замку, резко выделявшемуся на фоне розового неба. Сам замок позолотили лучи уходящего солнца. Какая-то непреодолимая сила заставляла меня пробираться между обломками скал и кустарниками. До наступления ночи я добрался до вершины. Очутившись там, я испытал глубокое чувство удовлетворения. Надо вам сказать, что в то время я был неисправимым бродягой, разыскивавшим семью. Ничто не могло удержать меня на одном месте. Я вел разгульный образ жизни, полагаясь на доброту женщин, которых легко было разжалобить, и тогда они дарили мне фрукты или хлеб вкупе со своей улыбкой… Но я отвлекся. Итак, я оказался в Монсегюре, между стен, которые на протяжении нескольких столетий разрушали дождь, снег и ураганный ветер. Я чувствовал себя защищенным вдали от человеческой низости, от всяких превратностей нашего мира. Моя вера, столь часто улетавшая от меня, обрела силу. Я помню, что горячо молился, стоя на коленях на плоском камне, опьяненный ароматом самшита. Я молился, я просил Небеса, столь близкие ко мне, направить меня на истинный путь, на тот, по которому я, ничего не знающий о своем происхождении, получивший в наследство только имя Жозеф и золотой медальон с двумя инициалами, буду идти не один.