Ангелам господства - [4]

Семидесятые — лучший десяток искусства социалистического реализма. Ремесленники самодеятельности на поприще культуры процветали. Грань самодеятельности и уровень искусства обозначали пустоты словоблудья столичных критиков, которых зритель не читал. Голодным валом жажды впечатлений толпы трудящихся накатывали в залы. Смотрели все, желали видеть все, на всех всего не доставало, много читали, стремились в спорт и слушали «Маяк». Чтобы отрыв людей искусства от пролетарского народа не вызвал деградацию культуры, в семидесятые госаппарат устроил нечто наподобие великой кадровой доктрины. Как мне казалось, напоминавшую движенье «Красного креста». Сброс профессионалов сцены с подмостков на периферию сопровождался таким же сказочным мотивом, как призыв завкомов к инженерам: «Кто коммунисты — все в колхоз». Ряды интеллигенции в глубинке пополнились синхронно. Кадры военизированных специализаций — тяжелой индустрии, медицины — подвигнулись партийным рычагом и административной наковальней. А где найти тот серп и молот, которым править разношерстных графоманов? Да «Пролеткультовской метлой». В полет свободных культов не пускают — они способны воспарить. Пришлось организовывать предоставление защиты жертвам графоманской катастрофы и бдительно сопровождать их вывоз с театра военных действий под крыши сельских клубов с амбарными замками на крючках.

После изгнания из Мариинки Ирину с мужем и детьми устроили в штабном домишке при военной части на полном пайковом обеспеченье и гарантированно обещали жилплощадь на большом проспекте. А из лесу к Дворцу ее возил УАЗик, стеснявшийся устраивать парковку при публике, но лихо и с крутого разворота вываливавший примадонну на гранитные ступеньки, — в шиньонах теремом, покрытых оренбургской шалью, начесанной массажной щеткой для волос, в кротовой шубке — удаче постблокадных спекулянтов, умевших сохранять меха в условиях сырого петербуржья от царских лет до наших дней через колыску революций. И сильно я подозреваю, что тяжелый перстень из очень желтого металла и дутой формы, с белым камнем, напоминавшим мне гречишное зерно в отсутствии других ассоциаций в воображении провинциальной барышни, как раз и был того происхожденья, которое его хозяйке давало не на жизнь, а саму жизнь. Алмаз величиной с гречишное зерно давал такие всполохи по классу, что аккомпаниаторы теряли в партитурах ноты от искр на полированном фоно. Ирина дирижировала детям и пела в луче от бриллианта и слезы. После урока класс пустел, и в тишине за окнами спускался снег, на подоконниках цвели неприхотливые герани, из коридора доносился звук падающей швабры, звон оцинкованной жестянки и плеск воды, пролитой через край, — уборщицы сметали пыль вдоль коридоров и мыли классы, раздвигая парты — официальная забота государства о юности и о счастливом детстве.

Потом заменят парты на столы, уборщиц упразднят, назначат классных дам, зарегестрируют лицеи, где старшеклассники начнут соревноваться в спеси величиной наследства пап и мам.

Звук падающей швабры приближался, от громыханья деревянных парт дрожали листья на геранях. Мы поджидали маму с педсовета, Ирина их старалась избегать. Её коробило от завучей, директоров и председателей месткомов. Пока учителя в спортзале совещались — корили хулиганов, подсчитывали двоечников и составляли протокол, — Ирина выдавала мне секреты: как выжить и прослыть успешной и респектабельной в уюте из горошкового ситца ивановских мануфактур. «Когда ты вырастишь, белёсенькая мушка, ты выйдешь замуж за вояку, тебя, такую шустренькую, сразу заберут, и будешь с ним переезжать по городам и весям. Бараки и казармы, перегороженные простынями, белить и клеить не надейся, стремись переезжать как можно чаще — это для повышения по службе главный козырь. И помни: жена военного всегда на званье выше, соответствуй. Ремонты в общежитьях — пустая трата времени и сил. Сделай как я: на мужнины подъемные купи ковров четыре штуки, в комиссионке люстру хрустальную с подвесками и три шкатулки. При переезде на любое место раскатывай ковры по новым стенам, кроме дверной стены, четвертый же ковер клади на пол. До блеска начищенную люстру — на потолок, в замену лампы Ильича, — и вот он, твой чертог дворцовый. По мере переездов шкатулки наполняй перстнями, сережками, браслетами, и девочку рожай, чтобы невесткам не досталось. На всяком месте переезда своди знакомства с хорошими портными и ювелирами, не покупай шкафы и мебельные гарнитуры, пока не обретешь свою квартиру, — пусть в части выдают солдатские кровати, они не требуют паковки в переезд. Но главное, на чем должна всемерно экономить жена военного, тем более актриса на гастролях, — это нервы. Теории ковров при переездах меня учила Клавочка. Шульженко…»

За дверью шмякнула рогожная ветошка и глухо застучала швабра, попеременно ударяясь снаружи класса о дверные косяки. И я спросила:

— А бывает способ артисткой стать, а замуж не ходить?

— Да сколько хочешь, только ненадолго — сразу сожрут.

По мокрым коридорам шаги стучали и раздавались голоса: «Мы — образцовопоказательная школа, у нас дружина имени героя-разведчика и соответственный отбор, куда смотрели в МГУ при отчисленьи наших медалистов? Смотрите, вот наша ученица!» В проем распахнутой двери вписался наш директор школы — косая сажень, военный летчик, оторопь комсоргов и пионерских вожаков. Я из-за парты встала, Ирина обмерла и вырез платья прикрыла бриллиантовой ладонью.