Ангелам господства - [2]

Из жути пролетарского барака звезда Балтийского балета высвобождалась очень споро — как феникс в ритме фуэтэ. По ниточке, тончайшей, остевой, на цыпочках в остроге лабиринта обком-партком- завком, с клубком дрожащей псины на ладони Ориадна успешно завершила соло «первичный пай в копэратив». И гордо их покинула — товарищей-секретарей всех «комов», и перестала узнавать. Войти в друзья к властям дозволено не всяким одаренным, обратно выйти — единицам. «Мини нас пуще всех напастей и барский гнев, и барская любовь!» — она всегда ворчала этот тезис, готовя вальс с мазуркой на концерт.

Спустя большую толику событий я стану слыть звездой экрана и, чтобы избежать тоски от изоляции известностью и сплетен, начну уроки вышивки на курсах одиноких дам, куда актриса местного театра, давненько слывшая красоткой, чтобы зазря не погибала прелесть, возьмет меня припрятать и учить. Здесь, в арендованной портняжной мастерской, где лоскутом немецких гобеленов, польским брокатом и сирийской бахромой с афганистанского базара не хвастались из-под полы, не спекулировали, а только восхищались, сверяя то, что удалось пощупать, с тем, что посчастливилось увидеть в журналах, привезенных из портов, с экранными изображеньями певиц и сведеньями от портних: «как это отшивают». С крутого берега подобного вопроса не открывалось ничего, кроме безбрежного сожаления о полном отсутствии фантазии. Здесь появление моё с подшивками пятигодичных в русских переводах «PRAMO» и «BURDA-MODEN» было воспринято как пропуск в ближний круг. С такими выкройками и коллекцией отрезов валютной стоимости по окрестным меркам дозволялось приблизиться к обкомовским матронам. Машутка верно рассчитала, куда меня упрятать с глаз вожделеющих сатрапов, — в курятник их орлиц. На положении Машуткиной пестуньи, соприкасаясь с вертикалью власти через ее кухонно-спальное звено, я четко понимала, что Мария — исчезающая величина академического театра. Её учителя, великим деланьем все испытав, уже пустились в мир иной, то, что осталось в мемуарах, — сильно изъедено цензурой, а артистизм и постановка стали изустным знанием, которое передавалось камерно в отдельных мастерских, как в храмах Шаолиня. Своим непостижимым предчувствием Машутка поняла, что свойственная мне доверчивость с экранной популярностью несовместима. Завистники испепелят любой успех, если поймают на наивности, беспомощности, боли. Её помощь присутствием — из чувства житейского попечения — была компенсацией нерастраченной материнской заботы. На областных подмостках Машутка исполняла роли костюмированных притворщиц из имперской знати — Цариц, Великих Герцогинь и Королеву-мать, а в молодости — амазанок и сильфид, в каникулярные периоды — Зиму и Вьюгу, для послужных регалий — партизанских Варек, с победой приходящих из разведки. Это притягивало жен райисполкомов желанием набраться обворожительных, изысканных манэр и жестов волевых, морально безупречных. Чтоб оттенить дистанцию, Машутка говорила по-французски, с большой приятностию пела романсы под аккомпанемент гитары и дивным голосом вещала невероятные истории любви известнейших актеров и певцов. Шокированные этим расстояньем в познании звездных величин, супружные матроны отдалялись сами на расстоянье нескольких парсеков от неземной звезды — Машутки, и оттуда, из обморока, дробили впечатленье пересказом до мелких сплетен. И снова возвращались по субботам в портняжный клубный женсовет, чтобы набраться впечатлений. Как будто вышиванье в пяльцах способствовало восприятью женственных манер и правил власти для персоны.

Я начиналась на экране. Мне нужен был простор для становленья, иммунитет от пагубного мира и знания о том, чего никто не знает, — об эфире. В неведомом экранном зазеркалье творилось дело, кому-то мнившееся волшебством. Природа недружелюбия к успеху мне до сих пор не ясна, тогда же, в лохматые реформы, устоять, не кануть — было почти немыслимо. Иммунитет для самосохранения судьба дарила. Чужие города в судьбе — побег в географические дали… Ты — человек, растенье без корней. Цепляясь кроной за млечную пыльцу себе подобных, управишься с кромешным прорастаньем в высокую духовность сквозь строй замшелых трухляков, сквозь сухостой — в лазурь хоралов? Это позднее перестройки обзовут «степень способности к контактности по уровням сознанья», а в те поры у нас поветрие тончайших фитонцидов, на уровне духовного общения, стояло как задача выжить, спасти себе подобное — талант.

Воспоминания Машутки о восхождении ее пути на сцене мне распахнут секрет: как избежать клешни властей попридержащих, и что предпринимать, когда однажды вечерком тебя — под благостным предлогом похвалы за проявление таланта — для близкого знакомства пригласят в обком (сенат, дворец, администрацию, палаты, вигвам вождя, хату кума головы, правителя колхозных корифеев)… Прислужники из кабинета испарятся, а на столе для заседаний будет гореть один приемник, багрово-синим освещая дряхлеющее всемогущество и предназначенную славе красоту. Они обычно задают вопрос единственного свойства: «Что тебе надо?» — и крайне редко: «Чем тебе помочь?» Запомни, всякий раз это — ловушка, где самое неописуемое — брешь паузы, наполненной их ожиданьем твоего ответа. Лучистое молчанье доброты — как храмовая тишина, они её боятся, в этот момент их щупальца бессильны пустить тебя в растрату, умножить тленье, в жертву обратить. Когда эта минута постигла Машеньку, она спаслась натренированной находчивостью на подмостках, способностью менять ходы событий новорожденной репликой из цитадели праведных путей, не замутняя свой разум головокруженьем перспективы стать содержанкой безжалостного деспота, — человекоорудием инфантильной пошлости, где буржуазный дух неутолимой жадности, этической сниженности как цепная реакция перекинется на все, что она любила, чем дорожила, что берегла как ценность. Что есть, то было или будет. Когда вечерним часом тебе предложат разменять себя на корысть, понадобится весь твой разум, защита ангелов и мастерство актрисы, чтоб вырваться из этих пут.