Ангел в эфире - [65]

«Только он гораздо симпатичнее», – проносится в голове шальная мысль.

– А ведь за такое знакомство ты должна благодарить меня, Анжелика. Я дала ему твой телефон и сказала, чтобы сразу позвонил, когда доберется до Глазго. Ему как раз нужна была какая-нибудь миловидная девушка для общения на английском языке.

Заливаюсь румянцем.

– Конечно, я его предупредила, что миловидной тебя назовешь, пожалуй, с большой натяжкой, зато ты хорошо знаешь язык.

Хмурюсь.

– Ты прежде не говорила, что у тебя есть связи в музыкальных кругах. Интересно почему?

– Ну… – самодовольно улыбается она, – ты еще о многом не догадываешься, ma fille.[66] Ты, к примеру, не знаешь Фредерика, моего нового любовника, и не представляешь, сколько удовольствия он привносит в мою жизнь.

– Не знаю и впредь предпочла бы оставаться в неведении, если ты, конечно, не против, мама.

– А теперь, когда ты знакома с Дидье Лафитом, надеюсь, у тебя достанет ума воспользоваться моментом.

– Я извлекла бы из знакомства массу пользы, – вспыхиваю я, – если бы смогла уговорить его прийти на мою передачу. Только вот он по какой-то странной прихоти судьбы считает, будто я целыми днями ношусь по больнице в белых брючках и крахмальном чепчике, а также несу круглосуточную вахту, опорожняя ночные вазы больных.

– Comment?[67]

Ну, вот опять. У мамули очаровательная манера прикидываться, будто она не понимает английских слов, стоит только направить разговор в невыгодное для нее русло. Как удобно, теперь не надо извиняться, что ввела Дидье в заблуждение касательно моей профессии. Хотя, согласитесь, словесные обороты по части ночных ваз и крахмального чепчика еще не всякий поймет.

– Короче говоря, он обещал мне позвонить, и я жду звонка.

– Non! Ты сама должна объявиться, Анжелика Бери пример с матери: когда чего-то хочешь добиться, не пускай дело на самотек. Твой папаша всю жизнь чего-то ждал. Надо самой действовать. Надеюсь, у тебя есть его телефон.

Бросаю взгляд на прислоненную к музыкальному центру глянцевую визитку и, стараясь изобразить полнейшее безразличие, отвечаю:

– Да, где-то записан.

– Тогда воспользуйся им. Бедный мальчик, он в Шотландии совсем один, ты – единственная, кого он знает, к тому же я пообещала Мари-Пьер, что ты приглядишь за ее сыном. Для меня это очень важно, cherie.

Что-то мне подсказывает, что у матушки на уме планы гораздо более грандиозные, чем предоставить Дидье Лафиту уроки и сопровождение в чудом городе, но материнский комплекс вины не позволяет до поры до времени высказаться более откровенно.

– Хорошо, maman, покажу ему город, если это для тебя так важно. Надо же отплатить тебе за все услуги, которые ты мне в последнее время оказывала.

Простите, просто не смогла сдержаться.

– Я дала тебе жизнь, Анжелика, – с явным упреком возражает она. – Для девушки большая удача родиться от женщины с первым размером и узкими бедрами.

По счастью, Дельфина мерит всех по французской шкале, иначе я была бы на одиннадцать размеров толще собственной матери. Хотя, при мысли о том, что кто-то может носить первый размер, мне становится дурно.

– Хорошо, мам, договорились. Когда выпадет свободная минутка, позвоню сыну Мари-Пьер.

Слышали бы вы, как она фыркнула – мол, досуг у тебя неорганизован, никакой личной жизни.

– Я не могу больше разговаривать. – Дельфина деловито, в своей обычной манере «я получила, что хотела, пора бы и закругляться», подводит разговор к завершению – Сейчас за мной заедет Фредерик, мы собирались…

– Хорошо, мам, пока, – спешно вклиниваюсь, прежде чем она посвятит меня в какие-нибудь отвратительные подробности. – Кстати, у папы все нормально. Как обычно, одинок, страдает, по-прежнему хочет загнать себя в гроб пьянством да в добавление ко всему еще и перелом челюсти заработал – отметил годовщину твоего ухода.

Наверное, сказано жестковато, зато справедливо. Впрочем, душевное самообладание Дельфины так запросто не поколебать.

– Знаешь что, cherie, вам с отцом надо бы из дома выходить почаще и жить для себя. А то вы так совсем закиснете в своем болоте.

«Даже так? В таком случае ты – назойливый комарик, который кружится над нашим болотом и гаденько попискивает», – ворчу про себя.

Боже мой, даже собственная мать считает меня занудой. Окончив разговор, прыгаю под душ – хоть немного поможет смыть раздражение – и решительно направляюсь в спальню, чтобы переодеться. Знала ведь, что не стоит ей звонить, обязательно в грязь втопчет – идиотская затея. Теперь мне вдвойне хуже, потому что даже у собственной матери гораздо интереснее личная жизнь, не говоря уже о сексе. Натягиваю первое, что под руку подвернулось, а сама все успокоиться не могу. «Болото», «комфортная», «зануда». Давайте, не стесняйтесь! Кто еще прибавит лестное словцо в мой адрес? Моя карьера висит на волоске, я совсем одна и даже поплакаться некому.

Ох, черт, зацепилась за обувную коробку – кто догадался бросить ее у самой двери? Сейчас как пну – хотя постойте. Да там же мои новенькие кроссовки а-ля фигурный конек. Я разве не рассказывала, как тогда по магазинам прошвырнулась? Как раз в тот день, когда Вайнона подкинула мне мыслишку, что неплохо бы переключить мысли в дельное русло и стать модным диджеем. А что может быть лучше для начала новой жизни, чем поход по магазинам? Надо же выглядеть соответствующе – так почему бы не начать с обувки. Улыбаюсь, как улыбаются только новенькой хрустящей паре обуви, и натягиваю красные с белым кроссовки от «Глоуб».