Ангел смерти - [17]

— Ну-ну, Ира, — засмеялась Соня, представляя себе эту сцену, — давай без членовредительства. И, если это его рук дело, то нам в пору ему подарить чайник с него ростом.

— Да, пожалуй, да, — расплакалась Ира, счастливо улыбаясь и прижимая Соню к себе.

— А что ты имела в виду, когда говорила, что просыпаешься? — между делом спросила Ира, когда они шли к такси.

— Я такое говорила? — удивленно переспросила Соня.

— Да, перед самым уходом, и просила передать это Чу Пену.

Соня пожала плечами в недоумении.

— Надо будет спросить у него. Я такого не помню.

— Ладно, — Ира снова улыбнулась и поцеловала Соню в щеку, — поехали.

* * *

Соня проснулась посреди ночи на своем диване-кровати от ощущения неправильности происходящего. Ей бы радоваться, что с ней все в порядке, восторгаться свершившимся чудом, вытащившим ее с того света. А она ощущала лишь тревогу, всматриваясь в глубину своего сердца и наблюдая там призрачные образы неизвестности. Какой-то мужчина, одновременно близкий и далекий все время ускользал от нее во сне, и там для нее жизненно важно было отыскать его, а теперь, проснувшись, она даже не помнила его имени. А ведь точно звала его, а значит, знала.

Соня с усилием потерла виски и поднялась, чтобы открыть окно. Немного свежего воздуха ей не повредит, а там, смотришь, и всякие небылицы перестанут видеться. Она подумала о подругах, о Машке, с которой давно не виделась, о платьях, которые снова можно покупать про запас, о том, что стоит навестить Чу Пена и узнать, наконец, ответы на свои вопросы, — и успокоилась. Снова улеглась в кровать и посмотрела на затянутое тучами небо и изредка проглядывавшую сквозь них луну.

Она болела, но старик ее каким-то образом вылечил, ведь так? Или она исцелилась сама, благодаря его наставлениям.

Табрал смотрел, как она спит. Он был благодарен разбудившему ее сну и тому, как легко она подскочила к окну, чтобы раскрыть его в ночь, обнаженная и прекрасная в свете луны. Он скучал по Софии. Прошли всего сутки, а ему уже ее не доставало. Но он и не ждал, что будет легко. Слишком особенная, слишком… все слишком.

Он ощутил это страшное инородное скопление измененных клеток в ее мозгу, когда обхватил его своими руками. Ирония состояла в том, что именно опухоль и позволила ей увидеть его, нарушая привычные связи и формируя смещенное восприятие. Только чем больше проходило времени, тем больше эта штука разрасталась, и, в конце концов, разрушила бы на своем пути все, включая девушку, которая стала ему небезразлична. Он мог жить в мире, в котором обитала ничего не подозревающая о нем София, но не мог и не хотел жить в мире без нее. Ее глаза, то, как она смотрела на него, и то, что он ощутил, когда понял, что она смотрела именно на него, а не на кого-то другого, как тысячи тысяч других… Это было выше понимания и правил — он сделал единственное, что мог: уничтожил чужеродную ткань. И вместе с ней, как сон, как шутка, ушли и воспоминания о том, что та позволяла видеть — все о нем самом.

Эта девушка, беспокойно спящая перед ним на разложенном диване, никогда не встречала Филиппа, не видела его танца со старушкой, никогда не наблюдала, как он хладнокровно опоил юную наркоманку, никогда и ни при каких обстоятельствах не вспомнит о том, что среди пары десятков людей из маршрутки в больнице был еще один не совсем человек. И никогда на свете больше не посмотрит на него с такой преданностью и любовью, как умела только она, словно он — ее воздух и вода, огонь и хлеб.

Табрал вздохнул и встал в изголовье ее кровати. Он сделал ей лучший подарок, какой мог — как можно дольше его не видеть. И больше всего на свете ему не хотелось загадывать, какой окажется их следующая встреча. Он надеялся, что это произойдет в глубокой старости Софии, и она не станет кричать и убегать. Надеялся, что дела ее жизни позволят ей уйти счастливой, а ему отогреть свое уставшее сердце у огня ее души, кого бы она ни видела перед собой вместо него.

Назад в реальность

Чу Пен наливал ей уже которую чашечку чая и продолжал молчать. Несмотря на то, что чашечки были крохотными, Соня уже начинала ощущать, как раздувается ее живот.

— Уважаемый Чу Пен, еще немного — и я лопну, — улыбаясь, произнесла она.

— Я потрясен, — наконец, произнес он, подымая на нее свои раскосые черные глаза.

— М-м, я, можно сказать, тоже, — выдохнула Соня, опуская взгляд и смущенно сминая пальцы под невысоким столиком. — Не то чтобы я до конца поняла то, о чем мы говорили в последний раз, но мне кажется…

— Я никогда еще не видел людей, которых исцелил бы его же яд, — продолжил Чу Пен, безбожно ее перебивая, словно она ничего и не говорила только что.

— В каком смысле? — изумленно уставилась на него Соня.

— Яд, — раздраженно махнул на нее рукой Чу Пен, как на неуклюжего медведя, забредшего в его лавку, — яд Табрала.

— Кого? — с еще большим изумлением спросила Соня.

— Ты уверена, что с головой все в порядке? — бесцеремонно поинтересовался он.

Соня так опешила, что даже не успела обидеться.

— Да, опухоли больше нет.

— А память? — с подозрением спросил старик.

— Память? — девушка смотрела на него, не понимая ровным счетом ничего. И чего старый мудрец вдруг на нее так взъелся? За то, что ее исцелил какой-то там яд, а не манна небесная? Так ей положительно наплевать, что послужило причиной. Она реалист: главное — результат. Особенно в таких вещах, которые касаются твоей собственной жизни.