Ангел пригляда - [52]

Князь кивнул Леонарду, тот обернулся, посмотрел в зал. Десятки глаз – мрачных, злых, оскорбленных – уставились на него.

– Прошу, господа присяжные, поднять руки тех, кто считает господина Лекарева виновным.

И опять, как в прошлый раз, в едином порыве поднялись почти все руки – только теперь порыв этот был обвинительный, осуждающий. Двое в черном вынули Лекарева из стула, но не повели никуда, а держали крепко, так, что он не мог пошевелиться.

– Что… что вы будете со мной делать? – задыхаясь от волнения, заговорил он. Голос его давно уже не был басовитым, был скрипучим, визгливым, словно истершимся.

Отвечал ему лично князь:

– Хоть вы не признаете нашего суда, но другими, куда более влиятельными инстанциями он признан единственным и окончательным. Суд этот правый и справедливый, а приговор его неотменим. И если уж речь зашла о преступнике и жертве, то справедливо, чтобы сама жертва и исполнила приговор.

Лекарев изумился.

– Как… какая жертва?.. – Он облизывал пересохшие губы, бегал испуганно глазами по лицам, не понимал. – Откуда жертва… она же… она…

– На том свете, хотите вы сказать? – любезно осведомился князь. – Верно, не буду спорить. Скажу лишь, что для вашего удовольствия готовы мы пойти на некоторые… м-м… скажем так, нарушения законов природы и профессиональной этики.

Князь щелкнул пальцами, Леонард на сцене поднял руку, и свет в зале стал понемногу гаснуть. Теперь сюда глядели два синих, мертвенных прожектора, они бесстыдно выкусили из темноты холодные фигуры черных и стылое от ужаса лицо доктора. Спустя секунду откуда-то снизу поднялся тяжелый гул, пол завибрировал и заходил ходуном, зашлепали куски сохлой штукатурки, падая с вызолоченных стен. Стон ужаса пронесся среди гостей, дамы прижались к кавалерам, которые и сами сидели ни живые ни мертвые.

Суббота, не помня себя, вцепился в руку Дианы. Та ответила ему теплым успокаивающим пожатием.

Между тем гул нарастал, вибрация все усиливалась, и когда казалось уже, что барабанные перепонки сейчас лопнут, вдруг раздался ужасный треск. Сцена расселась напополам. Из расщелины, глубокой, словно пропасть, поднялась чернота, объяла доктора, вошла ему в рот, уши и глазницы. Стражи, бывшие рядом, отпустили его и попятились прочь, растворились. Приговоренный же продолжал стоять, раскрыв глаза и растопырив руки, он словно окаменел, черный дым не давал ему двинуться с места.

Так стоял он несколько страшных секунд и вдруг содрогнулся всем телом. Глаза его бешено вытаращились, смотрели теперь прямо перед собой, в груди раздался хрип и птичий клекот.

А за миг до того – все увидели – перед сценой явился человек в рваной больничной пижаме, истощенный и ослабленный так, что казался тенью. Тень эта была тоскливой и страшной, бестелесной, но странно выпуклой, словно из другого измерения, как в голографической съемке. От мертвеца веяло холодом преисподней и вечным жаром могилы, скрежет зубовный стоял за его спиной и вечные муки, лицо омрачено было какой-то сокрушительной думой, он печально и гневно глядел на доктора, который задыхался, ловил воздух губами, не мог вымолвить ни слова…

– Я умер, – сказал покойник, не отводя от доктора мертвых глаз. – Хочу, чтобы и ты был со мной. Там страшно, и холодно, и жарко, и мозг кипит, и тело стынет. Тебе там самое место. Идем же!

Он протянул руку к доктору, тот посинел, сделал еще два коротких вдоха, схватился за сердце и повалился на пол. Посланник ада секунду стоял над его телом, потом истаял в воздухе, словно отключили породившие его лучи.

Двое в черном поволокли бездыханное тело доктора прочь, злая щель в полу закрылась, прожекторы погасли, люстры зажглись обычным желтым светом. Секунду публика сидела, пораженная, потом отчаянно захлопала в ладоши, словно ей показали необыкновенно увлекательный цирковой номер.

Суббота невольно оглянулся на хлопающих – те будто осатанели, кричали, бесновались. Среди искаженных физиономий внимание его привлек человек, чьи черты показались ему смутно знакомыми, человек, которого до сего дня видел он только на редких фотографиях.

Он сидел через три стола от Субботы – некрупный, лысоватый, с поперечной морщинкой на переносице, глядел мертвенным взглядом водянистых глаз, твердые складки очертили мрачноватый рот тайного убийцы… Суббота взволновался, не мог поверить.

– Это он? – зашептал он Диане. – Правда, он?

Диана секунду глядела на него грустно и чуть насмешливо.

– Да, он, – сказала наконец. – Это он.

Лысоватый обладал чудовищным могуществом – большим, чем остальные чиновники и министры, вместе взятые. Поговаривали, что даже и сам президент был всего только послушной куклой в его руках, что все мало-мальские решения принимает именно он…

Удивительный этот человек вдруг перехватил взгляд Субботы, неожиданно подмигнул ему и улыбнулся. Лицо его, мрачное, страшное, вдруг осветилось изнутри, поманило, потребовало ответной улыбки. И Суббота не сдержался, оскалил зубы в ответ. Диана заметила это, посмотрела с укором. Суббота почувствовал себя неловко.

– С виду вроде ничего, на человека похож, – сказал он виновато.

– Да, обаянием торговать они умеют, – кивнула она. – Вон еще один сидит, тоже похож на человека.