Ангел Паскуале - [78]

Потом они проехали. Коперник снова попытался освободиться, колотя по железным воротам, которые в ответ загрохотали. Паскуале мог бы ударить его, но это означало бы гибель всякой надежды проникнуть в Большую Башню. Когда Паскуале отпустил его, механик негодующе сказал:

— Я знаю этих людей.

Паскуале засмеялся:

— Наверное, знаете.

— Я изучал анатомию вместе с прочими науками, когда был студентом. Они занимаются благородным делом и сейчас совершают полагающийся обход. Без них мы бы совершенно не продвинулись в излечении болезней. Нет причин бояться, юноша. И где это проклятое место, которое, как вы сказали, знаете? Я поверю вам, только когда увижу женщину.

— Я тоже изучал анатомию, но не хотел бы встречаться с этими господами в данных обстоятельствах. Помогите мне, доктор. Я вынужден просить об этом.

— Нечего меня пугать. Я не боюсь угроз, — заявил Коперник с пьяным упрямством.

Когда они добрались до фонаря на углу улицы, Паскуале понял, где они находятся, и вспомнил, куда они направлялись. Он обещал показать Копернику модель, Маддалену, чтобы доказать: он тот, за кого себя выдает. Вино, вечный поиск истины в вине, чтобы тебя не поглотила горькая правда.

Потом они с Коперником барабанили в дверь дома мамаши Лючии. Где-то залаяла собака, затем дверь отворилась, и они ввалились внутрь, едва не упав на мягкие жирные руки хозяйки, самой мамаши Лючии. Ее лицо было раскрашено румянами и свинцовыми белилами, но в теплом свете свечей она казалась если не девочкой, то куклой, а не престарелой женщиной, которой, собственно, была. Паскуале каким-то образом оказался сидящим со стаканом вина в руках, моргающим от яркого света в гостиной. Трио девиц, с обнаженными плечами, в бархатных платьях, их груди выпирали, словно мягкие округлые раковины, хихикали между собой в противоположной части комнаты, которая, казалось, медленно проваливалась под землю.

— Мой друг где…

— С Маддаленой, разумеется, — ответила мамаша Лючия. — Ах, Паскуале, Паскуалино, как ты набрался.

Паскуале тупо произнес:

— Ты в своем роде хорошая женщина, мамаша Лючия. Я когда-нибудь говорил тебе об этом?

— Дело есть дело, дорогуша. Ты подумай о том, чтобы написать мне еще одну хорошенькую картинку, и не будем больше об этом. С ними дела идут хорошо, с этими картинками. Вот как сейчас.

— Я сейчас не могу заплатить. Совсем пустой. — На самом деле был еще флорин, но его он обещал доктору Копернику.

— Твой друг платит. Не волнуйся. Где ты был, Паскуале? У тебя одежда в грязи.

Паскуале, расчувствовавшийся от усталости и вина, заговорил:

— У меня ужасные неприятности, мамаша Лючия. Ты, как добрая христианка, помоги мне. Я уж отсюда никуда не пойду.

— Ты мне льстишь, — сказала мамаша Лючия с видом человека, который слышал раньше подобные речи.

— Нет, нет. Я правда так считаю! Настал переломный момент в истории, ужасные и великие времена. И если тебе суждено помогать мне, помоги теперь…

— Так помни о моем милосердии, дорогуша, и в следующий раз захвати с собой карандаш. — Девицы в углу захихикали, и хозяйка наградила их суровым взглядом, а затем вновь обратилась к Паскуале: — Кстати, не пей больше вина. Не выношу, когда мужчины плачут.

— Если бы я мог начать рисовать прямо сейчас… Ты ангел, Лючия. Мой друг, он кончил?

— Старичкам всегда требуется много времени, — фыркнула одна девица.

— Странный он малый, — заметила хозяйка, царственным жестом принимая чашку из рук своей подопечной. — Спросил меня, не делала ли я операцию моим девочкам, ну, знаешь, когда вынимается кусочек черепа, чтобы человек становился послушным. Маленькая дырочка, а в нее вставляется проволока, чтобы прогнать дьявола. Я сказала, у меня честное заведение, а он сказал, иными словами, у меня все неуправляемо. Отчего же, я управляю, ты ведь знаешь, Паскуалино. Я знакома с таким сортом людей, они бы из всех нас сделали машины, годные только для чего-то одного, чего хочется им.

Паскуале, наверное, задремал, потому что он проснулся от отголоска крика, прозвучавшего где-то в доме. Он подскочил, протолкнулся между шлюх, которые твердили, чтобы он сидел, оставался на месте, и осознал, что мчится по освещенному свечами коридору. В ушах стоял рев. Он натыкался на стены. Распахнулась дверь, и юноша ввалился в комнату.

Маддалена стояла на коленях на разгромленной постели, вцепившись в натянутую до подбородка простыню. Распущенные волосы падали ей на спину.

— Он удрал прямо в окно! — взвизгнула она, и слуга-марокканец, примчавшийся вслед за Паскуале, угрюмо кивнул и выскочил за дверь.

— Ты лучше иди, — сказала в дверях мамаша Лючия, задыхаясь от бега. — Мы с ним разберемся.

Паскуале распахнул ставни на окне, но внизу виднелся только пустой переулок. Он высунулся в холодный темный воздух, голова шла кругом от выпитого вина и чрезмерного возбуждения.

— Не бейте его! — крикнул он. — Он мне еще понадобится.

Хозяйка борделя произнесла в праведном негодовании:

— Ему оказывают услугу, он берет и сбегает, тоже мне приличный господин! — Жирная плоть на ее обнаженных плечах заколыхалась. — Больше я не потерплю его в своем заведении. Хорошие же у тебя друзья, Паскуале. Придется расплачиваться за него.