Ангел на мосту - [33]

И вот как-то после ленча он заглянул в туристическое агентство, чтобы прикинуть, во что могло бы обойтись ему путешествие. Дежурная направила его в глубь комнаты, где сидела другая девушка. Та предложила ему сесть и чиркнула спичкой о плоский коробок, рекламировавший яхт-клуб в Коринфе. Покуривая, Брэдиш заметил, что девушка улыбается ослепительной улыбкой и тут же, как только надобность в улыбке исчезала, откусывает ее, как портниха нитку. Брэдиш подумывал об Англии: десять дней в Лондоне и столько же в загородном имении у знакомых. Как только он упомянул Англию, девушка сказала, что совсем недавно вернулась оттуда сама. Из Ковентри. Она сверкнула своей улыбкой и откусила ее. Меньше всего собирался он ехать в Ковентри, но девушка обладала всей решимостью и целеустремленностью, свойственной ее возрасту, и Брэдиш понял, что придется ему выслушать ее дифирамбы красотам Ковентри, где, по всей видимости, ей довелось изведать эстетическое и нравственное возрождение. Она выдвинула ящик своего стола и извлекла из него иллюстрированный журнал, чтобы показать ему снимки собора. Но внимание его целиком было поглощено объявлением на всю страницу, в котором без обиняков сообщалось, что курение вызывает рак легких. Девушка продолжала еще воспевать Ковентри, а он уже мысленно отказался от Англии и переключился на Францию. Решено: он едет в Париж. Французское правительство еще не объявило курение вне закона, и он будет там затягиваться французскими «Голуаз» в свое удовольствие, не чувствуя, что он этим подрывает государственные основы. Но тут ему явственно припомнился вкус «Голуаз». «Голуаз», бле, жон… Он вспомнил, как дым от них падал прямо на дно легких, вызывая страшнейшие припадки кашля, от которых он скрючивался в три погибели. Ему представилось, как прогорклый дым французских сигарет обволакивает затхлым туманом этот Город Света, Лютецию[5], лишая его всякого обаяния и превращая в унылое, нездоровое место. Нет, он лучше отправится в Тироль. Брэдиш собрался было расспросить девушку о Тироле, как вдруг вспомнил, что в Австрии государственная монополия на табак и что единственное доступное курево в этой стране — пресные овальные сигареты в вычурной упаковке, отдающие к тому же парфюмерией. Ну что ж, в конце концов, оттуда можно податься в Италию. Он пересечет Бреннеровский перевал и спустится в Венецию! Но он вспомнил итальянские сигареты, все эти «Эспортационе» и «Джиубеки» — вспомнил, как грубые, крупные волокна табака пристают к языку и как дым от этих сигарет, подобно зимнему пронзительному ветру, вызывает у него всякий раз озноб и мысль о смерти. Нет, нет он поедет в Грецию, заодно и на острова наведается… ах, но вкус египетского табака! Ведь в Греции другого не достать! Россия. Турция. Индия. Япония. Глядя на карту, висевшую за спиною девушки, он увидел, что все страны мира представляют собой всего лишь цепь табачных лавок. Спасения не было.

— Я, пожалуй, никуда не поеду, — сказал он девушке. Та сверкнула улыбкой, откусила ее и проводила его взглядом до дверей.

* * *

Внутренняя дисциплина — вот что озаряет жизнь человека и все дела его! Это она придает им положительность и законченность, препятствуя вторжению хаоса. Так, во всяком случае, представлялось Брэдишу. Наступила пора и ему прибегнуть к этой внутренней дисциплине. Он потушил свою последнюю папиросу и пошел вдоль Парк-авеню ловкой, тугой, чуть пританцовывающей походкой старого атлета, который выписывает себе костюмы и обувь из Англии. В результате принятого им решения к вечеру у него появились все симптомы кессонной болезни, этого профессионального недуга водолазов, попадающих со дна морского в разряженную атмосферу земли: кровообращение было нарушено, все жилки ныли, губы распухли, а в правой ноге ощущалось неприятное покалывание. Рот, казалось, не в состоянии был вместить все чудовищное многообразие ощущений, которое его буквально распирало. Могучие миазмы ударяли в мозг, вызывая головокружение. Но поскольку он подвергнул себя этому курсу самодисциплины по собственной воле, он решил исследовать все возникающие симптомы с прилежанием путешественника, осматривающего достопримечательности, и отмечать появление каждого нового симптома подобно тому, как отмечаешь смену рельефа почвы и характера растительности, глядя в окно вагона, который несет тебя через просторы неизведанных земель.

С приближением ночи страна, по которой он ехал, становилась все каменистей и бесплодней. Казалось, он едет по узкоколейной дороге вдоль горного ущелья. Кругом — одни колючки да степная трава. Там, за перевалом, говорил он себе, его ожидают тучные луга, деревья и ручьи. Однако, когда он достиг вершины перевала и заглянул на другую сторону, он увидел всего лишь испещренные высохшими руслами ручьев солончаковые степи. Он знал, что стоит закурить, и табак оживит пустыню, превратит ее в цветущий луг и наполнит ручьи журчащими водами. Напомнив себе, однако, что маршрут путешествия намечен им самим и что предпринято оно, собственно, было как бегство из мира, который сделался ему невыносим, он решил заниматься по-прежнему спокойным исследованием засушливого края, в который его занесло. А наливая себе вечером коктейль, он даже улыбнулся — да, да, представьте себе, улыбнулся! — заметив, что в его пепельницах нет ничего, кроме тонкого слоя пыли да листочка, который он занес в дом на подошве башмака.