Ангел - [46]

— Пусть ездят все, но только не ты, Манович. Выходи, я хочу кое о чем с тобой поговорить.

— О чем?

— О том, как ты обращаешься со своими подопечными.

— Это не твое дело и касается только меня и их. Какого черта ты сюда приперся? Ты здесь не случайно.

— Конечно, нет. Я следил за тобой и буду следить, пока ты не станешь относиться к известной особе с большим уважением.

— К этой суке?

Питерс сделал резкое движение. Манович завопил и закрыл руками лицо, потому что под ударом килограммового молотка ветровое стекло вдребезги разбилось, осыпав его градом осколков. Манович почувствовал, как его схватили за волосы и протащили над рулем так, что горло повисло над зазубренным краем разбитого стекла. От ужаса он стал судорожно глотать воздух.

— Теперь слушай меня, жирная свинья, — прорычал Питерс. — Если ты еще раз посмеешь хотя бы выдохнуть ей в лицо сигарный дым, я сам оторву тебе голову.

— Моя машина, — простонал Манович.

Питерс повернул его голову лицом вверх, заглянул Мановичу в глаза, а потом сильно ударил молотком по капоту, оставив большую вмятину на блестящей поверхности.

— Ты понял меня? Это последнее предупреждение. Ты должен помогать этим людям, а не использовать их в своих целях. Они отданы под твое покровительство. Ты когда-нибудь слышал это слово? Покровительство? Вот что, мерзавец, скоро я найду человека, который даст показания против тебя в суде, и ты сядешь за решетку. — Он больно дернул Мановича за волосы. — Слышишь? У меня мелькнула хорошая мысль перерезать тебе глотку об это стекло. Было бы очень похоже на дорожное происшествие.

— Не делай этого, — прохрипел Манович. Руль больно врезался ему в грудь. — Пожалуйста, не делай этого.

Страх прыгал у него в горле, как рыбацкий поплавок на тихой поверхности пруда.

— Отвечай, какого черта тебе здесь надо, у ресторана Фокси, так поздно?

Манович едва дышал от страха. Если Питерс заглянет в багажник и найдет бензин, то сразу его вычислит. Конечно, у полицейского не будет никаких доказательств, но он узнает о его намерениях. Манович понимал, что тогда Питерс не позволит ему уехать безнаказанно, а возможно, даже убьет.

Высокого худого сыщика все знали как справедливого человека, но недавно в его глазах появилось новое выражение, которое говорило, что он будет оставаться спокойным и рассудительным не при любых обстоятельствах. Возможно, существовала грань, которую он способен легко и быстро перейти. После смерти жены Питерс стал другим человеком. Говорили, он ищет крови, крови поджигателя, но способен разделаться и с другим человеком, если потеряет контроль над собой. Питерс был скрытым маньяком, который только ждал подходящего момента, чтобы проявить свои качества.

— Прошу прощения, — прокаркал Манович, — я теперь буду хорошо обращаться с ней. Обещаю.

— Я задал тебе вопрос. Что ты здесь делаешь? Ты здесь не случайно.

— Я приехал, чтобы… спросить Фокси, не хочет ли он пойти куда-нибудь выпить. У меня бессонница, раньше мы с Фокси часто заглядывали в бар Фрэнка. Я только посмотрел, не горит ли у него свет.

— Почему ты не заехал спереди?

— Я специально подъехал сзади. Фокси иногда играет в покер в задней комнате, и отсюда виден свет.

Мать Тереза смотрел ему прямо в глаза, и Манович видел, что тот постепенно успокаивается. Он решил разыграть возмущение, зная, что на детектива этот прием иногда действует.

— Слушай, ты не имеешь права так поступать со мной. Я официальное лицо. Сначала ты привязался ко мне, теперь подозреваешь в чем-то. Отпусти мои волосы.

Пальцы, сжимавшие волосы, немного ослабли.

— Обращайся с людьми по-людски, Манович. Еще одна жалоба от любого из них, и я разделаюсь с тобой так, что от тебя только мокрое место останется. Понял?

— Понял.

Питерс отпустил его, но пока Манович возился с зажиганием, молоток ритмично колотил по капоту. Наконец машина завелась, и Манович поспешил убраться. Ледяной ветер бил ему в глаза, бросал осколки стекла в лицо, заставляя щуриться. Даже погода, казалось, обернулась против него: не успел он проехать и двух кварталов, как начался сильный дождь. Струи воды стекали по его лицу, по дорогой обивке сидений.

— Я убью этого сукиного сына, — всхлипывал Манович, всматриваясь в шрамы на его любимом «БМВ», четко выделявшиеся в свете уличных фонарей. — Я убью его.

Ветер и дождь заставляли Мановича глотать собственные угрозы.

15

Дэнни начал с того, что сегодня ему нужна не исповедь, а нечто иное.

— Что же? — осторожно спросил священник.

— Ничего страшного, — ответил Дэнни, — просто хочется поговорить. Нужно обсудить кое-что: один случай. Я не могу объяснить его и нуждаюсь в вашем совете.

Священник, отец Файфер, пригласил его в комнатку, где им никто не мог помешать.

— Что случилось? Вы попали в беду? — начал он.

Дэнни не знал, как себя вести, но в конце концов решил показать, что не придает большого значения тому, что с ним произошло.

— Нет, ничего страшного. Неужели должна произойти беда, чтобы я к вам обратился?

— Необязательно, но обычно люди приходят ко мне только в горести. Если бы они сначала советовались со мной, возможно, им удалось бы избежать многих неприятностей.