Ангел Габриеля - [77]

— Да, — резко произнесла Ивонна, обращаясь к Клемитиусу. — Да, я думаю, что это хорошее чувство. Может быть, не всегда, но если, например, вы кого-то убили, то, мне кажется, вы как минимум должны испытывать чувство вины. — При этих словах она посмотрела на Кевина.

— Я настоятельно рекомендую вам забыть о прежних поступках Кевина, — сказал Клемитиус. — Вы здесь не для того, чтобы вершить суд, так же как и я.

— Это так, — тихо проговорил Христофор, — однако прежде чем забыть о чем-то, необходимо сначала об этом поговорить, согласны?

Клемитиус посмотрел на Христофора и покачал головой.

— Ах вот как! Не судите, да не судимы будете, да? — выкрикнула Ивонна. — Ненавижу. Зло — оно зло и есть. Он убивал людей, он взял деньги за то, чтобы убить меня, он зарабатывал этим на жизнь. Хотелось бы мне знать, почему же это осуждать нельзя, а судить человека за то, что он якобы не реализовал заложенный в нем потенциал, можно, хотя черт его знает, что это вообще значит!

— Я не понимаю, Ивонна, отчего вы так зациклены на том, что кто-то сделал или не сделал. Не кажется ли вам, что пора пойти дальше — закрыть глаза на поступки людей и постараться проникнуть в их суть? — Клемитиус произнес эти слова, продолжая широко улыбаться, отчего стал похож на помешанного. Его большие губы растянулись почти на все лицо, которое даже покраснело от изумления.

— Вот именно, — сказал Кевин. — Я не считаю, что поступки, которые совершает человек в своей жизни, обязательно отражают его истинную суть. — Эту фразу он услышал в каком-то фильме и три года ждал случая ввернуть ее в разговор.

— А я считаю, — решительно возразила Ивонна, — наши поступки как раз и есть наша суть, а все остальное, на мой взгляд, просто вздор. Я долго пыталась притворяться, что это не так, однако, поверьте мне, это всего-навсего притворство. Ваша жизнь есть сумма ее составных частей. То, что вы намеревались сделать, или то, как вы объясняете свои поступки, или как вы их оправдываете, — все это ерунда.

— Ох, Ивонна, если бы только все было так просто, — произнес Клемитиус.

— И нечего говорить со мной, как со школьницей, глупый коротышка! — огрызнулась она. — Может, у вас и ангельская сущность, но для меня вы недалекий самовлюбленный болван с комплексом Наполеона.[103] — С этими словами она встала с места и вышла, хлопнув дверью.

На какой-то миг повисла тишина, которую нарушил Кевин, что было вполне предсказуемо:

— Она, кажется, расстроена, — наверное, у нее месячные, если только они бывают после смерти. — Он покраснел. — Бывают? — спросил он, поглядев на Джули.

— Похоже, — величественным тоном произнес Клемитиус, глядя на Христофора, — что вы создали прецедент, и теперь каждый считает себя вправе покидать группу когда ему заблагорассудится. Поневоле приходит в голову мысль, не пора ли начать запирать дверь?

33

Когда Элли пришла в себя после того, что доктор Самани назвал «нашим небольшим праздником урожая», этот добрый врач сидел рядом с ее кроватью и улыбался.

— Восемь! — произнес он. — Восемь яйцеклеток.

— А сперматозоиды?

— Нам не составило большого труда найти восемь подходящих сперматозоидов. Миссис Шмеллинг хорошо справилась со своей работой, и ваша подруга тоже. Отдохните, а потом можете отправляться домой. Позвоните утром, и мы узнаем, сколько эмбрионов у нас получилось.

— И сколько, по вашему мнению, их будет?

— Пять, шесть, возможно, восемь… Увидим. Отдыхайте. Как я уже говорил в самом начале, нужно действовать постепенно, один шажок за один раз. Скоро мы узнаем, сможете ли вы зачать ребенка. А лишние эмбрионы мы заморозим.

Он встал, чтобы уйти, но Элли удержала его за руку.

— Спасибо… можно мне задать вопрос? — спросила она.

— Разумеется.

— Как зовут миссис Шмеллинг?

— Хильда, — улыбнулся доктор.

Элли поехала домой на такси. Войдя в квартиру, она сняла пальто, легла на диван и закрыла глаза. Она погрузилась в полудрему, и ей приснились стреноженные сперматозоиды Габриеля, которых загоняли в ее яйцеклетки. В ее воображении обе эти клетки, его и ее, находились в каком-то подвешенном состоянии. Они словно вдохнули в себя аромат жизни и теперь могли либо задохнуться, перенасытившись им, либо ожить. Нет, они непременно должны были жить. Где-то в глубине атеистического сознания Элли ей представилось, что покинувший ее любимый подбадривает их, точно так же как он имел обыкновение подбадривать футболистов, когда смотрел по телевизору игру с участием клуба «Челси».

Вздрогнув, она неожиданно проснулась. И тотчас облако паники, нависающее над ней с тех пор, как с Габриелем приключилось несчастье, снова сгустилось, и ей показалось, что ее сейчас стошнит. Звонил телефон. Элли протянула руку и, не глядя на дисплей, взяла трубку.

— Элли?

— Да.

— Это Сара, из больницы.

И Элли подумала: «Он умер. Он продержался до сегодняшнего дня, а теперь его не стало».

— Да? — прошептала она.

— Я просто хотела вас попросить, чтобы вы зашли ко мне, когда сегодня придете. Буду вам очень признательна. Мне надо с вами поговорить.

— Он умер?

— Его состояние остается без изменений, Элли. Я просто хочу перемолвиться с вами парой слов. Ладно?