Ангел Экстерминатус - [81]

Его чувства переполнил опьяняющий соленый аромат, и он осторожно поднял кубок к лицу.

— О, тебе это понравится, — пообещал ему Эйдолон.

— Что это?

— Мы называем его «Лакримоза», — сказал Эйдолон. — Восхитительное вино, полученное из слез рабов.

Фулл Бронн осторожно выпил. Глаза его распахнулись. Вкус, как Эйдолон и обещал, был восхитителен. Страдания тысяч смертных, дистиллированные в один глоток. Во вкусе смешались боль и наслаждение, это была головокружительная симфония ароматов, от возбуждающих до омерзительных. Это был весь спектр эмоций, от высочайших до низменнейших, в жидкой форме. Он запрокинул голову, осушая кубок, и пораженно увидел портрет, висящий высоко над их кабинкой.

Он ахнул, узнав в изображении Фулгрима — в том облике, в котором он его видел, казалось, целую жизнь назад. Пластины его доспехов ярко сияли, изогнутые линии золотого крыла палатинской аквилы на героической фигуре были изображены так реалистично, будто сам Фулгрим взирал на него с высоты. Фулгрим на этом портрете, в своей величественности способном сравниться с картинами во дворцах делхонианского тирана, был таким, каким он был в собственных глазах.

Фулл Бронн посмотрел в глаза на портрете, и Лакримоза свернулась у него во рту.

Его прострелил заряд изысканного удовольствия, затягивая глубже в пучину чистых ощущений. Он пришел сюда, преисполненный возмущения, и слабеющий голос в его голове еще кричал при виде ужасных вещей вокруг. Но та часть его, которая испытывала отвращение, уже уменьшалась, как ядро умирающей звезды.

— Мне не следует быть здесь, — сказал он, но слова будто слетали с чужих губ. — Не таков путь Железных Воинов.

— Мог бы стать, — заметил Эйдолон.

— Железный Владыка никогда на это не согласится, — сказал он, отчаянно пытаясь сохранить ясность мыслей.

— У него не останется выбора, если наслаждения, даруемые Властителями разврата, проникнут в Додекатеон тайно. Они распространятся по всему Четвертому легиону через его орден каменщиков, и Пертурабо будет вынужден принять чувственные высоты Темного Принца.

— Темного Принца? — спросил Фулл Бронн, тут же чувствуя, что вопрос уплывает от него.

— Разве не восхитительна та дрожь, которая охватывает тебя, когда ты преступаешь границы того, что большинство называет моралью, когда наслаждаешься тем, что прочие называют беспутством? — спросил Эйдолон, выдыхая клубы крепкого кальянного дыма ему в лицо. — Все мы нарушили самую священную из своих клятв, так что же с того, если мы нарушим еще одну? Или еще десять?..

Фулл Бронн кивнул; теперь ему было очевидно то, о чем говорил Эйдолон.

— Ты прав, — сказал он, несмотря на то, что внутренний голос кричал об опасности. — Теперь я понимаю.

— Пей, — сказал Эйдолон, вновь наполняя его кубок. — Скрепи свой договор с Темным Принцем.

Фулл Бронн улыбнулся и поднес кубок к губам.

— Да, пожалуй, я так и сделаю.

Прежде чем он успел выпить, возникший из дыма силуэт навис над ним и тыльной стороной руки выбил у него кубок. Он в ярости вскочил на ноги и обнаружил, что перед ним стоит Карадас Грендель.

— Железо внутри, Камнерожденный, — сказал Грендель, и слова эти были словно холодный нож, вонзенный в сердце. — Вам не кажется, что нам пора уходить?

— Я убью тебя за это, — рявкнул Фулл Бронн.

— Нет, — ответил Грендель, бросая на Эйдолона ядовитый взгляд. — Вы мне спасибо скажете.

Бронированный кулак Гренделя обрушился на его лицо.

И из мира пропал весь свет и все удовольствие.

Прошлая неудача с созданием рабочей модели термического направленного дислокатора не отбила у фратера Таматики желание попытаться вновь. Более того, ему только сильнее обычного захотелось узнать, что пошло не так в первый раз. Он вышагивал перед контрольными приборами, наблюдая за стрелками, указывающими на предельные показатели энергии, питающей магнитные подвесы.

— Так-то лучше, — сказал он, постучав железным пальцем по индикатору, стрелка которого металась сильнее прочих.

Две новые сферы, отлитые из сплавленных остатков первой пары, вращались в концентрических кольцах в дальней стороне лабораториума. Окружавшие их магнитные поля были на порядки сильнее тех, которые он установил, когда Велунд приходил понаблюдать, и, следовательно, больше было расстояние между ними и его контрольным пультом.

Перед ним на трех длинных скамьях сидело тридцать бормочущих калькулус логи — словно молельщики перед варварской святыней. Эти автепты, с пустыми лицами и обритыми головами, были параллельно соединены друг с другом пучками разноцветных плоских кабелей, и их и без того поразительная вычислительная мощь была увеличена еще больше благодаря объединенному сознанию, которое он создал для самого впечатляющего своего информационного устройства. Закрыв глаза, чтобы свести к минимуму поступление ненужных сенсорных данных, они функционировали как единый мозг, обрабатывая гигантские массивы арифметических данных и параметров гексаматематической геометрии, которые были нужны ему, чтобы контролировать возрастающую энергию.

Таматика был уверен, что исключил из эксперимента любую неопределенность. Теперь нужно было лишь контролировать огромную поступающую энергию и соотносить ее с немыслимой требуемой энергией. Теория была выверена, но Таматика знал, что у теорий имелось неприятное свойство расходиться с практикой.