Андроид Каренина - [150]

Но что он имел в виду, когда так скоро произнес это странное слово, и отчего она знала, что ответить на это? Ее ответ, ее понимание происходящего словно бы стало откликом на его действия. Каким-то образом она знала, что именно нужно сказать — но как? Как она узнала об этом?

Когда одна мысль уходила, тотчас появлялась новая, словно Грав, прибывающий на вокзал. Она стала думать о Вронском. «Если я так действую на других, на этого семейного, любящего человека, отчего же он так холоден ко мне?.. и не то что холоден, он любит меня, я это знаю. Но что-то новое теперь разделяет нас. Здесь, в Москве, мы вынуждены сидеть и ждать решения нашей судьбы. Скоро мы станем частью нового российского общества. Но почему его нет рядом? Отчего нет целый вечер?»

Она услыхала порывистый звонок Вронского и поспешно утерла эти слезы, села к лампе и развернула книгу, притворившись спокойною. Надо было показать ему, что она недовольна тем, что он не вернулся, как обещал, только недовольна, но никак не показывать ему своего горя и, главное, жалости о себе. Ей можно было жалеть о себе, но не ему о ней. Она не хотела борьбы, упрекала его за то, что он хотел бороться, но невольно сама становилась в положение борьбы.

— Ну, ты не скучала? — сказал он, оживленно и весело подходя к ней. — Ты не поверишь, они разбили всех роботов I класса в клубе. В течение недели от них не останется и следа. Думаю, твой муж с соратниками хотят уничтожить все следы высоких технологий — вскоре они вернут царя, и Россия, в конечном счете, превратится в огромную сельскохозяйственную монархию со скачками и крестьянами, занятыми обмолотом пшеницы.

Он засмеялся, но Анна осталась серьезной.

— Стива был и Левин.

— Да, они хотели к тебе ехать. Ну, как тебе понравился Левин? — сказал он, садясь подле нее.

— Очень.

Анна не стала рассказывать о Левине и обмене кодовыми словами. Вместо этого она решила сменить тему разговора и поинтересовалась у Вронского о его приятеле Яшвине, который пользовался дурной славой.

— Был в выигрыше, семнадцать тысяч, когда вдруг появились Солдатики и разнесли столы. Кто-то придумал продолжить игру с деревянными костями; не знаю, кто нашел их и где, но я наконец увез Яшвина. Он совсем было уж поехал. Но вернулся опять и теперь в проигрыше.

— Так для чего же ты оставался? — спросила она, вдруг подняв на него глаза. Выражение ее лица было холодное и неприязненное. — Ты сказал Стиве, что останешься, чтоб увезти Яшвина. А ты оставил же его.

То же выражение холодной готовности к борьбе выразилось и на его лице.

— Во-первых, я его ничего не просил передавать тебе, во-вторых, я никогда не говорю неправды. А главное, я хотел остаться и остался, — сказал он хмурясь. — Анна, зачем, зачем? — сказал он после минуты молчания, перегибаясь к ней, и открыл руку, надеясь, что она положит в нее свою.

Она была рада этому вызову к нежности. Но какая-то странная сила зла не позволяла ей отдаться своему влечению, как будто условия борьбы не позволяли ей покориться.

— Разумеется, ты хотел остаться и остался. Ты делаешь все, что ты хочешь. Но зачем ты говоришь мне это? Для чего? — говорила она, все более разгорячаясь. — Разве кто-нибудь оспаривает твои права? Но ты хочешь быть правым и будь прав.

Рука его закрылась, он отклонился, и лицо его приняло еще более, чем прежде, упорное выражение.

— Для тебя это дело упрямства, — сказала она, пристально поглядев на него и вдруг найдя название этому раздражавшему ее выражению лица, — именно упрямства. Для тебя вопрос, останешься ли ты победителем со мной, а для меня… — опять ей стало жалко себя, и она чуть не заплакала. — Если бы ты знал, в чем для меня дело! Когда я чувствую, как теперь, что ты враждебно, именно враждебно относишься ко мне, если бы ты знал, что это для меня значит! Если бы ты знал, как я близка к несчастию в эти минуты, как я боюсь, боюсь себя! — И она отвернулась, скрывая рыдания.

— Да о чем мы? — сказал он, ужаснувшись пред выражением ее отчаянья и опять перегнувшись к ней и взяв ее руку и целуя ее. — За что? Разве я ищу развлечения вне дома? Разве я не избегаю общества женщин?

— Еще бы! — сказала она.

— Ну, скажи, что я должен делать, чтобы ты была покойна? Я все готов сделать для того, чтобы ты была счастлива, — говорил он, тронутый ее отчаянием, — чего же я не сделаю, чтоб избавить тебя от горя какого-то, как теперь, Анна! — сказал он.

— Ничего, ничего, — сказала она. — Я сама не знаю: одинокая ли жизнь, нервы… Ну, не будем об этом.

Она говорила теперь примирительным тоном, упрашивая его рассказать еще о Солдатиках и роботах I класса.

Затем они вместе дивились изменениям, происходившим в обществе, спрашивали друг друга, как долго это продлится, прежде чем Министерство примет решение об их судьбе. Не называя имени Алексея Александровича, они тем не менее оба знали, что именно он, а не другие руководители в Министерстве, примет это решение.

Они говорили так, словно бы оба оказались в одном и том же месте Вселенной, не зная еще, что ждет их дальше. Но в тоне, во взглядах его, все более и более делавшихся холодными, она видела, что он не простил ей ее победу, что то чувство упрямства, с которым она боролась, опять устанавливалось в нем. Он был к ней холоднее, чем прежде, как будто он раскаивался в том, что покорился. И она, вспомнив те слова, которые дали ей победу, именно: «Я близка к ужасному несчастью и боюсь себя», — поняла, что оружие это опасно и что его нельзя будет употребить другой раз. А она чувствовала, что рядом с любовью, которая связывала их, установился между ними