Андрей Ярославич - [46]
Но мысли эти легко улетали, потому что учение очень занимало Андрея.
Очень скоро он приметил, что почти во всех книгах не указаны люди, написавшие их или переписавшие. Андрей подумал, что, должно быть, подобное указание грешно и только для немногих, особо важных, известных своим благочестием лиц делается исключение. Так он узнал, что «Печерский патерик» составлен был епископом Симоном.
Иные книги были совсем мирские, не о святых, не о подвижниках. Но ведь и эти книги, конечно, написали монахи в монастырях, и потому не так грешно было читать их. Исповедуясь, Андрей признавался священнику, что учится книжной премудрости; и всегда получал ответ, что ежели с попущения князя-отца, то грех прощенный…
И возвращался в урочные, уговоренные часы к полюбившимся книгам. Читал о горестях премудрого Акира и злодеяниях и кознях злонравного Акирова племянника. И как-то раз, сидя с отцом в столовом покое, дождался, когда отец в очередной раз расскажет историю казни бояр Кучковичей, убийц святого Андрея Боголюбского, и произнес громко фразу из книги об Акире премудром:
— «Иже добро творишь, тому добро будешь, а иже яму копаешь подъ другомъ, да сам в ню впадешь».
И сказал скромно, что вот такое писано в книге. И отец глядел на него с восторгом; щурился, как Александр, но в этом прищуре не насмешка виделась, а восторг любовный…
Читал Андрей рассказы о святых отшельниках, кои святостию своей диких зверей усмиряют. И о хождении Богородицы по мукам грешников, как дала она, милостивая, покой всем грешникам от Великого четверга до Троицына дня. И повесть о Варлааме и Иосафе, живших в далекой земле Индийской. И длинную, как сказка, историю святого Евстафия Плакиды, его жены и детей, как утратил их Евстафий и вновь по воле Божией обрел, и приняли они все мученический венец…
Но не одним лишь чтением и писанием занят был Андрей в покое Ефросинии. Она научила его игре в большие резные деревянные фигуры, светлые и темные. Фигуры эти представляли два войска с воинами, полководцами и правителями. Надлежало по особым законам передвигать эти фигуры по клетчатой доске особой. Обычно ничего не говорившая о себе, Ефросиния вспомнила, как игрывала с отцом в Чернигове в эту игру заморскую. Она была рада, когда Андрей легко выучился, и часто стремилась окончить занятия побыстрее, чтобы осталось время посидеть за доской с фигурами. И когда она вот так поглядывала с нетерпением на доску, совсем девочкой виделась Андрею, и ему хотелось подразнить ее. Он перехватывал ее взгляд и нарочно с тихим озорством качал головой, так что косица на маковке чуть моталась. Но Ефросиния, конечно, понимала, что он шутит, и улыбалась ему просто и любезно. Однажды она вдруг сказала, что у нее было желание выучить этой игре своего супруга Феодора…
— И грамоте? — быстро спросил Андрей с невольною ревностью.
— Нет, — отвечала она спокойно, — я не думаю, что он захотел бы грамоте. Он слишком был воин…
И Андрей после думал, как можно быть воином «слишком»? Отец его не ведал ничего превыше воинской доблести. Но вот Ефросиния полагает, что слишком много воинской доблести — это дурно… Но ведь она женщина. Она не может судить о добродетелях воина… Это если отшельник, монах, тогда — добродетели подвижничества. А если мирянин, разве можно быть выше воина?
Лев и Анка ревновали его к этим урочным книжным часам, проводимым в покое молодой вдовы.
Лев почасту стал ворчать и говорил Андрею учительно, что воинским искусствам и владению конем предаваться следует всею душой, а он в питомце своем, в Андрее, уж не видит прежнего усердия. Но Андрею вовсе так не казалось. Он полагал, что усерден по-прежнему, и только удивлялся, как узок был прежде его мир и как расширен этот мир ныне страницами книжными…
Анка свое имела на уме. Ей думалось, что книжное учение иссушит ее драгоценного питомца. Для нее подобные занятия были разновидностью подвижничества. Монахи пишут и читают, и это — как ограничение себя в пище. И молодая вдовая княгиня Ефросиния, что прельстила Андрейку делом книжным, вон она какая худая, не в теле… И с особенной заботой Анка потчевала своего питомца в столовом покое, следила, чтобы все доедал; и в спальном покойчике оставляла на ночь кушанье — вдруг проголодается ночью Андрей…
И оба они, и Анка и Лев, полагали о чтении и писании, что это грех…
Кто знает, как удивились бы и возмутились эти самые близкие Андрейке люди, узнай они о том, как далеко продвинулся он в учении книжном. Теперь жития святых читал он по-гречески — житие святого Синеона Эмесского и житие Андрея Константинопольского, житие святой Анастасии, разрешительницы уз, и житие святых сестер Киры и Марины. И любимое свое житие греческое — Алексея Человека Божия. А «Девгениево деяние» — сказочную историю византийского богатыря Василиса Дигениса Акрита прочел Андрей сначала в переводе на славянский, а затем уж — по-гречески, как была написана эта история изначально. И поделился с Ефросинией, что ведь это трудно: перекладывать с одного языка на другой.
А когда Ефросиния дала ему греческие книги ученых язычников — Аристотеля и Платона — и сказала, что эти языческие сочинения читают и монахи, вот когда прочел, и многое переменилось в его сознании, и мир его еще расширился…
Британские критики называли опубликованную в 2008 году «Дафну» самым ярким неоготическим романом со времен «Тринадцатой сказки». И если Диана Сеттерфилд лишь ассоциативно отсылала читателя к классике английской литературы XIX–XX веков, к произведениям сестер Бронте и Дафны Дюморье, то Жюстин Пикарди делает их своими главными героями, со всеми их навязчивыми идеями и страстями. Здесь Дафна Дюморье, покупая сомнительного происхождения рукописи у маниакального коллекционера, пишет биографию Бренуэлла Бронте — презренного и опозоренного брата прославленных Шарлотты и Эмили, а молодая выпускница Кембриджа, наша современница, собирая материал для диссертации по Дафне, начинает чувствовать себя героиней знаменитой «Ребекки».
Героя этой документальной повести Виктора Александровича Яхонтова (1881–1978) Великий Октябрь застал на посту заместителя военного министра Временного правительства России. Генерал Яхонтов не понял и не принял революции, но и не стал участвовать в борьбе «за белое дело». Он уехал за границу и в конце — концов осел в США. В результате мучительной переоценки ценностей он пришел к признанию великой правоты Октября. В. А. Яхонтов был одним из тех, кто нес американцам правду о Стране Советов. Несколько десятилетий отдал он делу улучшения американо-советских отношений на всех этапах их непростой истории.
Алексей Константинович Толстой (1817–1875) — классик русской литературы. Диапазон жанров, в которых писал А.К. Толстой, необычайно широк: от яркой сатиры («Козьма Прутков») до глубокой трагедии («Смерть Иоанна Грозного» и др.). Все произведения писателя отличает тонкий психологизм и занимательность повествования. Многие стихотворения А.К. Толстого были положены на музыку великими русскими композиторами.Третий том Собрания сочинений А.К. Толстого содержит художественную прозу и статьи.http://ruslit.traumlibrary.net.
Знаете ли вы, что великая Коко Шанель после войны вынуждена была 10 лет жить за границей, фактически в изгнании? Знает ли вы, что на родине ее обвиняли в «измене», «антисемитизме» и «сотрудничестве с немецкими оккупантами»? Говорят, она работала на гитлеровскую разведку как агент «Westminster» личный номер F-7124. Говорят, по заданию фюрера вела секретные переговоры с Черчиллем о сепаратном мире. Говорят, не просто дружила с Шелленбергом, а содержала после войны его семью до самой смерти лучшего разведчика III Рейха...Что во всех этих слухах правда, а что – клевета завистников и конкурентов? Неужели легендарная Коко Шанель и впрямь побывала «в постели с врагом», опустившись до «прислуживания нацистам»? Какие еще тайны скрывает ее судьба? И о чем она молчала до конца своих дней?Расследуя скандальные обвинения в адрес Великой Мадемуазель, эта книга проливает свет на самые темные, загадочные и запретные страницы ее биографии.
На необъятных просторах нашей социалистической родины — от тихоокеанских берегов до белорусских рубежей, от северных тундр до кавказских горных хребтов, в городах и селах, в кишлаках и аймаках, в аулах и на кочевых становищах, в красных чайханах и на базарах, на площадях и на полевых станах — всюду слагаются поэтические сказания и распеваются вдохновенные песни о Ленине и Сталине. Герои российских колхозных полей и казахских совхозных пастбищ, хлопководы жаркого Таджикистана и оленеводы холодного Саама, горные шорцы и степные калмыки, лезгины и чуваши, ямальские ненцы и тюрки, юраки и кабардинцы — все они поют о самом дорогом для себя: о советской власти и партии, о Ленине и Сталине, раскрепостивших их труд и открывших для них доступ к культурным и материальным ценностям.http://ruslit.traumlibrary.net.
Повесть о четырнадцатилетнем Василии Зуеве, который в середине XVIII века возглавил самостоятельный отряд, прошел по Оби через тундру к Ледовитому океану, изучил жизнь обитающих там народностей, описал эти места, исправил отдельные неточности географической карты.
Юрий Долгорукий известен потомкам как основатель Москвы. Этим он прославил себя. Но немногие знают, что прозвище «Долгорукий» получил князь за постоянные посягательства на чужие земли. Жестокость и пролитая кровь, корысть и жажда власти - вот что сопутствовало жизненному пути Юрия Долгорукого. Таким представляет его летопись. По-иному осмысливают личность основателя Москвы современные исторические писатели.
Новый роман известного писателя — историка А. И. Антонова повествует о жизни одной из наиболее известных женщин Древней Руси, дочери великого князя Ярослава Мудрого Анны (1025–1096)
О жизни и деятельности одного из сыновей Ярослава Мудрого, князя черниговского и киевского Святослава (1027-1076). Святослав II остался в русской истории как решительный военачальник, деятельный политик и тонкий дипломат.
Время правления великого князя Ярослава Владимировича справедливо называют «золотым веком» Киевской Руси: была восстановлена территориальная целостность государства, прекращены междоусобицы, шло мощное строительство во всех городах. Имеется предположение, что успех правлению князя обеспечивал не он сам, а его вторая жена. Возможно, и известное прозвище — Мудрый — князь получил именно благодаря прекрасной Ингегерде. Умная, жизнерадостная, энергичная дочь шведского короля играла значительную роль в политике мужа и государственных делах.