Андрей Боголюбский - [181]

Сложив руки на толстом животе, Иван стоял перед Казначеем:

- Паисий, проснись! Пора ехать. Епископ гневается.

Паисий с трудом поднял отяжелевшую голову и что-то промычал.

- Паисий, Фёдор уже встал! - начал опять тормошить его боярин. - Приказал запрягать. Вспомни о нашей беседе. Подарки я приготовил.

Паисий смотрел на Ивана непонимающими глазами. Потом, видимо сообразив, с трудом поднялся на ноги.

- Силён твой мёд, боярин! Вот запамятовал… Ты всё о кузнеце и его внуке? Тяжёлое это дело… Ну да ладно, что-нибудь примыслим. Только ты никому, упаси Бог, не проговорись!

На боярском дворе, нетерпеливо перебирая ногами, стояли запряжённые в возок кони. Паисий посмотрел на своего Серого, на боках которого топорщились набитые чем-то сумы.

- Трудное это дело, боярин, но без труда и на печку не влезешь.

После завтрака епископ Фёдор со своей свитой выехал со двора.

4

Князь Андрей Юрьевич внимательно слушал рассказ Фёдора о его поездке в Константинополь.

- Греческие монахи и попы, князь, погрязли в грехах. Шагу у них нельзя ступить, чтобы не дать кому-нибудь подарка. Все так и смотрят, чем бы поживиться. От нас требуют постов, а сами едят мясо и всё скоромное. И ни от кого не услышишь правды, все лгут.

Покосившись на сидевших тут же бояр, князь спросил:

- Ну, а как с моей грамотой?

- Грамоту твою прочитали на соборе, но ответа не дали. Не хотят они, чтобы во Владимире был свой епископ. Пожаловали мне сан епископа Ростовского. Один близкий патриарху человек, именем Нектарий, сказывал, что серчает на тебя император. Всё спрашивал, почто прогнал ты мачеху свою, греческую царевну.

- Прогнал - значит, было нужно.

- Нектарий под большим секретом передал, что плохо сейчас приходится императору Мануилу.

Сидевшие вдоль стен на лавках бояре насторожились.

- Чем же плохо? - спросил Андрей.

- Хотел император венгров поставить на колени. Чтобы Венгрия была под рукой Царьграда.

Андрей слушал внимательно. На лбу у переносицы собрались морщины, глаза потемнели.

- Ну, а что же венгры?

- На помощь венграм пришли русские полки да чешский король Владислав.

Встав со стула, князь прошёлся по светёлке, поглаживая редкую бородку.

- Слышали? - обратился он к боярам. - Только царьградцы поднялись на угров, как к уграм пришли на помощь и русские и чехи. Сила теперь не у царьградцев, и нужно нам с чехами да венграми жить в мире.

Бояре слушали князя внимательно. Яким Кучкович поднялся с лавки:

- У нас, княже, голова не болит, что там делают угры да чехи. Будем думать о себе…

Андрей насмешливо посмотрел на Кучковича и покачал головой:

- Искусный ты человек, Яким, в строительстве стен и крепостей, сердце имеешь горячее до драки, а вот в делах государских Господь тебя не умудрил. Ежели все будем думать только о себе, то поодиночке с нами легко справятся. Сегодня побьют угров, завтра чехов, а там и до Руси доберутся. Мы устоим, ежели выступать будем сообща, помогая друг другу… Верно я говорю? - обратился он к думцам.

Бояре молчали. Андрей нахмурился:

- Не мечом греки хотят завоевать Русь. С оружием к нам не придёшь. Знают хорошо: подняв на нас меч, от меча и погибнут. А вот сажать сюда своих людей и исподволь подчинять себе Русь - это могут. Считают они, что только император ромеев [101] может стоять во главе всех христиан. Патриарх - помощник императора. Где бы ни жили люди, исповедующие христианство, все они - подданные императора, - так думают греки. Послушаем дале, что поведает нам владыка Фёдор.

Фёдор поднялся:

- Чудные дела я видел у императора Мануила. Любит он богословские споры. Пригласил к себе в шатёр епископа Адриана болгарского и нашего Леонтия. Адриан начал теснить Леонтия, доказывать ему, что не прав он. Расшумелся Леонтий, начал поносить Адриана бранными словами. Слуги императора велели ему говорить тише пристойнее, а он всё кричит. Тогда Мануил приказал бросить Леонтия в реку. Несут его, яко овцу, к воде, аон ногами болтает и своё блекочет: «Среда - постный день, среда - постный день!»

Бояре засмеялись.

- Ну, а после купанья всё ещё кричал?

- Да разве его угомонишь! Поднялся воевода Борис Жидиславич:

- Тебе, княже, тоже нужно некоторых попов купать в Клязьме. Одни зело привержены к мёду да винному зелью, другие - к постам без меры. Как искупаются раз-другой, станут степеннее.

Бояре улыбались. Знали, что сам Борис Жидиславич пьёт не по малой. Фёдор хотел напомнить ему об этом, но князь его перебил:

- Не за тем собрались мы сюда, бояре, чтобы спорить да потешаться. Думаю я, что греческий император хочет прибрать нас руками киевского митрополита. Он мыслит: если в Киеве вокруг митрополита будут сидеть греки, то и на остальной Руси греков запросят.

Борис Жидиславич опять вставил слово:

- Митрополит, княже, рать против нас не двинет, нет у него войска. А полки греческого Мануила далеко. Сдаётся мне, что подговорит митрополит против нас киевского князя, а тот и других князей подобьёт сесть на конь.

- Истинно так, отче, - поддакнул Жидиславичу сын Андрея, князь Мстислав. Стройный, высокий, с небольшой русой бородкой, Мстислав, несмотря на свои молодые годы, пользовался славой опытного советника и стратега. - Не миновать нам войны с Киевом, - говорил он, обращаясь к отцу. - Приехавшие оттуда гости молвят, что зол великий князь на тебя. «Не позволю, говорит, Владимиру подняться над другими городами».