Андрей Белый - [22]

Белый бывал в редакции «Вопросов жизни» в бурные революционные дни; там постоянно толпился народ; стоял гул голосов; подписывались протестные петиции, сочинялись обращения, заявления. Чулков, бледный, тощий, лохматый, обросший бородой, с кем-то спорил, кого-то уговаривал; С. Н. Булгаков мягким жестом вносил примирение. Белый изображает его: «Булгаков с плечами покатыми, среднего роста, с тенденцией гнуться, яркий, свежий, ядреный, — румянец на белом лице; нос прямой; губы тонко-пунцовые, глаза как вишни; борода густая, чуть вьющаяся. Что-то в нем от черники и вишни… Мягкостью был он приятен весьма; несло лесом, еловыми шишками, запахом смол, среди которых построена хижина схимника — воина, видом орловца, курянина… Стоический, чернобровый философ мне видился в ельнике плотничающим: он мне импонировал жизненностью и здоровьем».

…К нему подбегает с растерянным видом рыжеватенький, маленький, лысый, в очках Н. О. Лосский. Булгаков наставится ухом на Лосского; отвечает с сдержанным пылом, рукой, как отрезывая; и чувствуется воля, упорство… Резок… одернув себя, конфузится, смолкнет, усядется, гладит бородку…

Появляется А. С. Волжский, «кудлатый, очкастый, сквозной, нервно-туберкулезный, в очках золотых; потрясает своею бородищей над вислою грудью и лесом волос на сутулых плечах».

С ироническими зарисовками Белого любопытно сравнить юмористический рассказ Блока о его первом посещении редакции «Вопросов жизни». «После обеда, — пишет он матери 29 августа 1905 года, — я пошел в редакцию на Седьмой Рождественской (надо сказать, что Достоевский воскресает в городе). Нашел, и лез на лестницу, и услыхал из-за одной двери крик: „мистический богоборец!“ Почти по этому и догадался, что кричат Вопросы Жизни. Квартира их оказалась темной и маленькой; в ожидании электричества, при свечах в бутылках сидели в конторе Булгаков, Чулков и Жуковский, и Булгаков высмеивал Жуковского, крича: „мистический богоборец!“ Потом Булгаков взял у Чулкова галстук и, хохоча, увел Жуковского к Вяч. Иванову. Мы же с Чулковым и сестрой Чулкова стали пить чай при тех же свечах и бутылках. Тут-то, в устах Достоевского, и узнал я сбивчиво, что „В. Ж.“, может быть, совсем прекратятся, что у Жуковского нет денег и что идеалисты очень против меня… Чулков по-прежнему меня очень признает и строит планы (с Бердяевым) о новом журнале и т. п. Ни слова о получении денег, „следуемых мне“, не было произнесено, а уж тем более о новых рецензиях. Так мы и проговорили, а когда я вознамерился спросить о деньгах (уже в пальто в передней), вернулся Булгаков и отнесся ко мне со свойственным ему размягчающим добродушием (будто бы все хочет со мной поговорить, и никак не удается… и не зайду ли я и т. д.). Таким образом выяснилось, что я в „В. Ж.“ писать не буду, да и денег, может быть (вероятно), больше не получу».

Опасения Блока оправдались: с августа сотрудничество его в «Вопросах жизни» прекратилось; журнал с трудом просуществовал до конца 1905 года.

Шутливую памятку о редакции «Вопросов жизни» находим в «Огненной России» А. М. Ремизова. Он пишет, обращаясь к Блоку: «1905 год. Редакция „Вопросов жизни“ в Саперном переулке. Я на должности не канцеляриста, а домового: все хозяйство у меня в книгах за подписями (сам подписывал!) и печатью хозяина моего Д. Е. Жуковского. Помните, „высокопоставленные лица“ обижались, когда под деловыми письмами я подписывался: „старый дворецкий Алексей“. Марья Алексеевна, младшая конторщица, усумнилась в вашей настоящей фамилии — „Блок? Псевдоним?“

И когда вы пришли в редакцию — еще в студенческой форме с синим воротником, первое, что я передал вам, это о вашем псевдониме».

Вернувшись из Петербурга в Москву, Белый снова попал в безвыходный круг персонажей «Огненного Ангела». О несчастной Ренате — Нине Петровской он успел уже забыть, но Рупрехт-Брюсов продолжал мстить графу Генриху-Белому. В эту зиму «маг» пребывал в особенно возбужденном и мрачном состоянии. Он искал ссоры с Белым: однажды явился к нему, швырнул на стол его корректуры и стал поносить Мережковского. Белый написал ему письмо, в котором заявлял, что не может придавать значения его словам, так как он «известный сплетник». В ответ Брюсов прислал ему вызов на дуэль. Секунданты — Эллис и С. Соловьев — дело уладили. С тех пор до 1909 года, работая вместе в «Весах», поэты часто встречались и, на людях, беседовали вполне дружелюбно; но когда оставались вдвоем, наступало тяжелое молчание, оба опускали глаза: тень одержимой Ренаты стояла между ними.

В этом году Белый часто встречался с меценаткой Маргаритой Кирилловной Морозовой, в особняке которой на Смоленском бульваре собирались и общественные деятели, и религиозные философы, и поэты-символисты. Ученица Скрябина и друг князя Евгения Николаевича Трубецкого, она имела дар объединять самых несоединимых людей, говорить о конституции с Милюковым и кн. Львовым, о мистических зорях с Белым и о философии Вл. Соловьева с Лопатиным и кн. Сергеем Трубецким. Ей принадлежала заслуга создания тона необыкновенной «культурной вежливости» между профессорами и символистами. В ее салоне Мережковский и Белый читали лекции; бывали у нее Рачинский, Булгаков, Эрн, Фортунатов, Кизеветтер, Э. К. Метнер, Бальмонт.