Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915 - [361]

.

Я чувствую, как непонятный мир

Порывами глухими вспыхивает в мысли,

(Weltgedank в ether плане)

Зрея в грозном слове[3758]:

«Смертный, познай себя»…

(От ручьев и от скал отдается: «Смертный, познай себя!»)

Кто на меня из мглы

Уставился глазами?

Я цепи чувствую,

Связующие нас.

Прочней, чем Прометей,

Прикованный к кавказским скалам,

К тебе прикован – я.

Ты кто, чудовище?[3759]

(От ручьев и от скал отдается: «Смертный, познай себя!»)

О, я тебя узнал:

В тебе – я сам.

Познанием меня позор порочный мой –

Сковал с тобой, позор порочный!

Хотел бежать тебя –

Миры меня слепили блеском

И к ним влекла меня беспечность,

Освобождая от себя[3760].

Душа незрячая – опять ослеплена!..

Смертный, познай себя!

(От ручьев и от скал отдается: «Смертный, познай себя!»)

Разве это так банально, плохо, смехотворно, пошло? Мне это скорей напоминает Кальдерона, Шекспира; и – я одного не понимаю; отчего люди, читая эти строчки, покатываются с хохота; изображено то, с чего начинается Gedаnkenleben[3761] в ок<культном> пути; и изображено точно, в исполненном содержания монологе, богатом ритмом, метром и словесной инструментовкой; и если для чтения такого монолога Рачинскому нужен диван, чтобы падать от хохота, то это оттого, что он пьет водку и еще никогда не хотел erkennen[3762] себя самого; вот тогда бы он увидел водку всех десятилетий на том, кто glotzt aus dem finstre Abgrund[3763] на него, т. е. на Wilde Wurm[3764] сброшенного тела; все здесь – чрезмерно просто и реально; и страшно своей реальностью; и – ей, ей: не до смеху; смеяться тут могут Степпуны, которые не способны понять, что реалистическое видение Wurm’a (Фафнера – Hüter’a[3765]) реалистически заключено в словах «in meinem Denken leben Weltgedanken» и лишь частность этого: вот Вам и «пошлая схема», г-н Степпун: состояние Иоганна не «сиреневая ветка мистики» и не писание статьи о «ценности состояния»… Есть состояния, г-н Рачинский, которые при всей неприятности an und für sich[3766] усугубляются, утрояются – удесятеряются при самопознании – водкой; и когда познаете Вы это, то скажете: «Над кем смеюсь? Над собой смеюсь??»[3767] Весь этот монолог проходит через несколько сцен во всех темах и образах в тональности обратной с рефреном «O Mensch, erlebe dich»[3768]; и это kennende Leben[3769] или lebendige Können[3770], тематически, оккультически и поэтически прекрасно проведенные в двух полярно противо<по>ложных, полярно-подобных сценах, повторяются затем еще раз сквозь призму Люцифера (O Mensch, erkenne mich! O Mensch, empfinde dich) и Аримана (O Mensch, erkenne dich, O Mensch, empfinde mich)[3771]; и это kennende Leben, расслоенные на сцену с erkennen и сцену с erleben, – вот она опять, преломленная сценами с заклинаниями Луны, Астрид, Филии[3772], чьими Schattenbild’ами[3773] являются наши Fühlen, Denken, Wollen[3774] – это kennende Leben искажается еще раз Люцифером и Ариманом и уже потом из многообразия клубящихся лейт-мотивов вырастает сперва робкое «in deinem Denken» у Капезиуса (2-ая мистерия)[3775], и лишь в 3-ьей мистерии гиератически, по-диаконски и победоносно возглашаются Бенедиктом: «in deinem Denken leben Weltgedanken»[3776]. У Степпуна, конечно, не было и переживаний приведенного монолога, он не знает Астрид, Филии, Луны, он не переживал себя; он даже не знает Люцифера и Аримана, ибо сосет соску за пазушкой у обоих, – где же ему понять, что такое тут разумеется под Weltgedanken; если бы хоть одна Weltgedanken не то что захотела бы leben, а так, спросонья чихнула бы у него в голове, верьте: в Мусагете произошел бы взрыв: разорвался бы снаряд в помещении редакции – голова Степпуна, и личные мысли прыснули бы и на Арбат, и на Пречистенский бульвар, и в «Прагу»[3777], и в Александровское – юнкерское – Училище, подобно Ameisen[3778]: Дмитрию[3779] пришлось бы много поработать…

Бедный Степпун:

Werzauberte Weben

Des eigenen Wesen!..[3780]

Кстати: когда Иоганнес слышит слова, жалобно нараспев летящие к нему

Werzauberte Weben

Des eigenen Wesen, то он восклицает

Werzaubert Weben meines eignes Wesen! [3781]

И далее идут многообразные и колдующие вариации этих слов.

–

Тема моей статьи, не правда ли, намечается; о Степпуне, Рачинском, разумеется, я – ни слова; да и, вообще, никакой полемики я себе не позволю – ни с кем; полемика – это только в письме к Вам; но право же, когда слышишь на «leben Weltgedanken» ответ, что, мол, это знакомо (как будто и Доктор, когда писал, и мы, когда приводим эти слова, не знаем почтенного возраста и многообразных вуаяжей этой выспренной истины по мировой литературе), то становится столь же конфузно за возражателя, как, вероятно, становилось конфузно первым христианам, когда римский патриций с брюшком, обезьяна Петрония, любезно осведомлялся у своего раба: «Э, посюшай, мой друг: я, человек либеральный и не стану там вас осуждать – э, посюшай: правда, как это там у вас: пьют кровь детей и едят Бога…» Степпун, вероятно, полагает, что «In dein D l Weken» – это вот что такое: за черным кофе после сытного завтрака приятно думается; от пищеварения ли, от праздности ли всякое такое шевелится, из чего не мешало бы составить статейку, в которой привести мнение такого-то философа, у которого данная, пищеварительно взыгравшая (из чрева в голову) мысль облекается в «