Анатомия зла - [19]

Под видом благотворительности в нее попадал незначительный процент бедняков, безработных, людей, потерпевших жизненное крушение. Поистине манной небесной бывали для Гроссе несостоявшиеся самоубийцы, одинокие бродяги, одним словом – «отбросы общества», которыми никто уже не интересовался. Те из них, кто не успел еще окончательно разрушить свой организм, а следовательно представлял определенную «сырьевую» ценность, исчезали бесследно в стенах клиники. Фальшивые медицинские свидетельства, констатирующие смерть, вполне устраивали местные власти.

Но, к великому неудобству Гроссе, на бесперебойность, а главное – на качественность подобного "сырья" рассчитывать не приходилось. А потому в исключительных случаях он вынужден был идти на риск, прибегая к гангстерским методам, которые в принципе были противны его природе. Грубая работа вступала в противоречие с его представлениями о себе и своей роли в мировой науке. Но на помощь приходил неизменный девиз: Великие цели требуют великих жертв.

Разумеется, потайной ход, которым пользовался исключительно Гроссе со своей помощницей, не был единственным каналом связи между двумя клиниками. Основное сообщение осуществлялось через подвальные этажи Верхней клиники, где находились подсобные помещения и паркинги. Отсюда, в наглухо закрытых машинах "Скорой помощи", можно было ввести и вывести все, что угодно и кого угодно.

Стальные, пуленепробиваемые ворота с кодированными запорами вряд ли могли возбудить чье-либо любопытство или подозрение, поскольку с наружной стороны они ничем не отличались от множества других ворот и дверей, ведущих на склады, в мастерские, в раздевалки и офисы для работников гаража и так далее. Заведующий паркингом – доверенный сотрудник Нижней клиники, бдительно охранял подступы к ней.

- Зайдем на минутку к донору, хочу на него взглянуть, – сказал Гроссе, толкнув одну из глухих, никак не обозначенных дверей.

Клара нехотя шагнула за ним следом и остановилась в тени бетонной ниши, заранее зная, как будет развиваться гроссовский фарс и не желая принимать в этом участия.

В небольшой унылой комнате, где всю мебель составляли кровать, тумбочка да пара стульев, находились двое: пожилая женщина в белом халате и чернокожий подросток в полосатой пижаме. Он сидел на подушке больничной койки, обхватив руками острые коленки, и при виде вошедших затравленно уставился на них, часто моргая. Как дикий звереныш в клетке, которому безумно хочется убежать, да некуда. Женщина, вскочив со стула, замерла в подобострастно-выжидательной позе.

- Hi, Joe, – приветствовал пленника Гроссе, таким тоном, будто они были знакомы всю жизнь и лишь вчера расстались.

В ответ паренек только крепче сжал зубы, тщетно пытаясь унять их лихорадочную дробь.

- Тебе холодно? Никак простудился? – В голосе незнакомца озабоченность. Он протянул руку ко лбу пленника.

Тот отпрянул и, прижав подбородок к груди, еще чаще захлопал ресницами из-под черного облака буйно вьющихся волос.

- Ты боишься меня?! – искренне удивился Гроссе.

- Джо, доктор всего лишь хочет узнать, нет ли у тебя температуры, – вмешалась пожилая медсестра. – Врачей бояться не следует.

Ее подопечный лишь переводил взгляд с заботливого доктора на скрывавшуюся в тени неподвижную фигуру женщины, еще глубже забившись в угол постели.

- Не дури, Джо, – одернул его Гроссе тоном школьного наставника. – Я пришел, чтобы обследовать тебя: измерить давление, пульс, выслушать легкие и сердце. Это займет всего несколько минут и, как ты понимаешь, совсем не больно.

- А чего ради вы должны меня обследовать?! – взвизгнул юнец, и голос его сорвался. Влажные колечки волос налипли на высокий, округлый лоб, бледно-сиреневые, по-детски оттопыренные губы дрожали, а глаза, из-за фосфоресцировавшей голубизны белков, светились на черном фоне лица, как болотные огни среди ночи. – Зачем меня схватили? Зачем привезли сюда? Кто вы? Что вам надо? Вы хотите убить меня? Но за что? Что я вам сделал? – Подросток перешел на крик. Он был близок к истерике.

"Сиделка" приняла позу боевой готовности. Гроссе молча пережидал, когда иссякнет этот каскад выплеснувшихся эмоций и слов.

- Отпустите меня! На что я вам? У меня ж ничего нет. Я хочу жить... – На последней фразе пленник сорвался и как-то сразу обмяк. Его большущие глаза наполнились слезами. Всхлипывая и шмыгая приплюснутым ноздрястым носом, он, теперь уже жалобно, продолжал подвывать: – Ну пожалуйста, дяденька, не убивайте меня. Очень вас прошу...

Перед Гроссе сидел большой, долговязый ребенок, насмерть перепуганный, готовый в любую минуту разреветься и завопить во все горло: "Ма-ма!!!"

- С чего это ты взял, дуралей, что тебя хотят убить? – Голос Гроссе стал отечески-укоризненным. Он опустился на край постели, прикрыл ладонью холодную от пота, нервно вздрагивающую руку паренька, которую тот не успел отдернуть, и заговорил доверительно и участливо, глядя ему в глаза: – Понимаешь ли, весь фокус в том, что ты, дружок, болен. Мы не сказали тебе этого сразу, чтобы не напугать. А получилось кажется наоборот. Ты на горячую голову нафантазировал себе черт знает что.