Анатомия страха. Трактат о храбрости - [3]
Вот она, жизнь. Страсть преподносит нам открытия призрачные и бесспорные одновременно.
Как мы вскоре увидим, многие наши страхи трудно объяснить, ибо никто не знает, откуда они берутся, что означают. Тревога — это общее беспредметное предчувствие надвигающейся опасности. Хайдеггер полагал, что она является важной отличительной чертой человека, который знает, что он — „существо-для-смерти“. Кьеркегор также считал тревогу уделом рода людского, выражением метафизического беспокойства. Для невролога тревога — нарушение синтеза серотонина, этого важнейшего нейромедиатора. Для Фрейда она — симптом неразрешенного внутреннего конфликта. Для Августина Блаженного — чувство оторванности от Бога: „Душа наша дотоле томится, не находя себе покоя, доколе не упокоится в Тебе“.
Продолжим лекцию. Чувства — и в особенности страх — феномены взаимозависимые и характеризуются кольцевой причинно-следственной связью, которую не так легко понять, поскольку мы привыкли к линейному мышлению и склонны полагать, будто та или иная причина непременно вызывает те или иные последствия. Но здесь мы сталкиваемся с обоюдным влиянием, когда следствие становится причиной и наоборот. Вещь прекрасна, потому что она нам нравится, или нравится нам, потому что прекрасна? Человек сексуально привлекателен, потому что я потерял голову, или же я теряю голову из-за его притягательности? Тут мы вступаем в бурные воды метафизики. Для многих современных философов и психологов так называемый „окружающий мир“ — это отражение реальности в субъективном сознании, то есть явление неоднозначное. Все мы живем в одной и той же реальности, но каждый из нас обитает в своем собственном мире. Трус и храбрец видят происходящее по-разному, поскольку „каждый воспринимает сущее на свой лад“, как говорили средневековые мудрецы. Когда водокачка черпает воду из реки, вода принимает форму ковша. Поэтому, если мы утверждаем, что страх — это чувство, вызванное появлением опасности, утверждение наше слишком примитивно, чтобы быть истинным. Можно ли считать опасность объективной данностью или же она зависит от степени тревожности субъекта? Робкому человеку угроза померещится там, где другие ее не видят. Опасно или не опасно — зависит от субъективной оценки, которая может оказаться ошибочной. Например, опасность курения доказана, но страха ни у кого не вызывает. Привидения, души умерших, призраки объективно никому не угрожают, однако наводят ужас. То есть перед нами сообщающиеся сосуды: один из них — индивидуальное восприятие, другой — реальность. Раздражитель может изначально возникать в первом или во втором, но эмоции так или иначе достигнут определенного уровня. Интенсивность страха зависит от интенсивности угрозы и наоборот. Существуют опасности явные, вызывающие совершенно оправданный испуг: разъяренный недруг — пьяный, с пистолетом в руке, — или землетрясение, или же результат медицинского обследования. Но иногда из-за фобического расстройства самые обычные действия (пересечь площадь, например) представляются нам невыполнимой задачей. Между двумя крайностями — явной объективностью и явной субъективностью — располагается шкала, обозначающая степень интенсивности индивидуальных страхов. Здесь мы, как и во многом другом, существа непоследовательные, так как можем объективно осмыслить угрозу здоровью и в то же время проявить нелепую субъективность в оценке брошенного на нас взгляда. Дабы разобраться в пестрой смеси эмоций, придется учитывать оба фактора, как объективный, так и субъективный, и, попытавшись обуздать их, научиться контролировать.
Наконец, эмоции становятся побуждением к действию. Они создают мотивацию, переключают внимание с одной задачи на другую. Например, газель жадно пьет, но вдруг ее слуха достигает угрожающий или просто незнакомый звук. Животное отрывается от воды и обращает все внимание на предполагаемый источник опасности. Вероятно, газель метнется в сторону и бросится наутек. Страх запускает механизмы бегства. Чувства непосредственно связаны с действием.
Как и прочие эмоции, страх имеет фабулу. Его легче описывать на примере конкретных историй, вот почему литературные произведения так помогают нам понять это чувство. Ведь многие писатели искали в творчестве избавления от сокровенных страхов и не понаслышке знали то, о чем говорили. Например, Хемингуэй, старательно рисуя себя отважным искателем приключений, стремился победить свой страх перед страхом. Он так измучился в борьбе с чувством собственной неполноценности, что в конце концов впал в тяжелую депрессию, ставшую роковой. Всю жизнь писатель предъявлял к себе завышенные требования, толкал себя на немыслимые подвиги, но сам их не ценил. Так, по крайней мере, пишет М. Ялом в психиатрическом исследовании личности писателя. (Archives of General Psichiatry, 1971. Vol. 24).
В этой книге я использовал примеры из мировой литературы, а также накопившиеся у меня за многие годы автобиографические истории о страхе, которые читатели присылали мне; некоторые из этих рассказов отличаются необычайной проницательностью и великолепным стилем.
