Анатомия снобизма - [7]

Сноб, чей ценностный эталон ничтожен, преследует пустые цели и не испытывает истинного удовольствия. Он не рвется к власти — ему лишь хочется вращаться среди тех, кто ею обладает, и греться в лучах их славы. Он предпочитает тесную каморку в отеле люкс комнате с ванной и красивым видом в гостинице попроще; он ищет не телесного комфорта, который заставляет нас стремиться к роскоши, а гонится за призрачным: главное для него остановиться в «Ритце». Не лучше обстоит дело с радостями общения. Он ищет не любви, дружбы и веселой компании, а общества избранных, как ни уныла эта перспектива. Сноб от искусства получает удовольствие не от картин, а от выставочного каталога; снобу-интеллектуалу важен не Кьеркегор, а сознание того, что он читает Кьеркегора. Привычка к ложным ценностям может повлиять даже на биологические инстинкты сноба: меняется вкус, обоняние, сексуальность — так, его возбуждает не Боккаччо, а Дебретт. А лет сто тому назад, когда устрицы и портер были пищей и напитком бедняков, и вкусовые сосочки сноба работали иначе.

Подытожим: сноб получает удовольствие не от объекта своих пристрастий, а от некоего второстепенного обстоятельства, связанного с этим объектом; таким образом, это псевдоудовольствие. Желания сноба вторичны, старания бесплодны, радости ложны, а победы — всего лишь самообман. Лучшим символом для него может служить роскошная антенна на крыше загородного дома, где нет телевизора.

9

Без сомнения, в 50-e, годы XX века начинающей светской кокетке приходилось труднее, чем обычно думают. Самое главное — обладать культурой (мы слышали своими ушами, как это сказала одна молодая аристократка, тут же прибавив: «Впрочем, надо признать, что приобретать ее скучновато»), но все-таки невозможно посвящать ей весь день.

«Хаусвайф», апрель 1954 г.

Перечислять все формы снобизма — дело долгое и неимоверно утомительное, но все же хотелось бы упомянуть некоторые не вполне очевидные его варианты.

Поговорим, к примеру, о легком презрении, с каким английская знать произносит слово «образованность», а также о гордости и воодушевлении, с каким женская ее половина делает заявления вроде: «я не сильна в орфографии, арифметике, географии…» и так далее. Когда-то люди образованные были по преимуществу писцами, жившими впроголодь, а еще раньше — рабами, тогда как высшие классы занимались своими господскими развлечениями. Пренебрежение, с каким самые закоснелые представители верхушки общества по сей день относятся к знаниям, «образованности», «учености», — несомненно, слабый отголосок тех давно минувших дней.

Другая, менее заметная, недооценка знаний вызвана тем, что в школах делается упор на гуманитарные науки и, соответственно, игнорируются точные; корни этой традиции также легко обнаружить в прошлом. Результат подобного подхода парадоксален: люди с великим смущением сознаются, что не слышали имени какого-нибудь третьесортного поэта или художника, но с гордостью — что им совершенно неведомы законы наследственности или принцип действия электрической лампочки.

Еще один тип снобизма, вызванный неуважением к знаниям, — это сознательное культивирование личных причуд, стремление прослыть «анекдотической личностью». В обществе, где серьезный разговор считается дурным тоном, а уклонение от подобной опасности и умение придать беседе смешной характер — тоном хорошим, процветает зубоскальство, которое, как сорняки, душит всякое живое слово, и маска чудака или, по крайней мере, человека со странностями является вернейшим способом произвести впечатление. Безыскусственность и прямота не ценятся — снобу нужен не характер, а «характерность». Этот вирус поражает даже великие умы — довольно вспомнить паясничанье Шоу, чванство английских профессоров, нарочитое «эканье» высоколобых, повальное увлечение эксцентричностью — все это доказательства того, что разум не властен над позой.

Столь же очевидное явление — «снобизм наоборот». Традиционную шкалу ценностей просто переворачивают с ног на голову — и вот уже перед вами рекордсмены скромности и чемпионы неприметности, выставляющие напоказ свои грязные ногти и кокетничающие своим невежеством. Наверное, следующее помешательство века жвачки пройдет под лозунгом: «Дурной запах изо рта залог сексапильности». Если мы противопоставим сверхутонченных краснобаев Пруста молчунам Хемингуэя, то тем самым определим крайние полюсы снобизма в литературе.

Наконец, следует упомянуть и меланхоличную фигуру «сознательного» сноба, который в отличие от сноба наивного, или истинного, понимает, что снобизм — это дурно, но смиренно признается себе, что без этой сладкой отравы или, если угодно, привычного костыля он жить не может. Чистейшие образчики сознательного, презирающего себя, но неизлечимого снобизма легко найти среди современных английских писателей.

10

Но так ли сладка эта отрава? В одной своей книге я как-то обмолвился, что хотел бы написать продолжение басни Лафонтена «Лисица и виноград». Примерно такое. Несчастная лиса, осмеянная друзьями, удрученная своей неудачей и страдающая комплексом неполноценности, понимает, что от последнего можно избавиться одним-единственным способом. Поэтому еженощно, пока все остальные члены стаи получают от жизни удовольствие, лакомясь крадеными жирными курочками, она тайно упражняется в лазании. Через неделю-другую упорных тренировок ей наконец удается достать виноград, и что же?… ее ожидает страшное разочарование. Вожделенный виноград и впрямь оказывается кислятиной, как она бросила невзначай для отговорки. Но кто в это поверит? Ей и самой с трудом верится, что крупные спелые с виду ягоды кислы, как уксус. Добыча винограда становится ее навязчивой идеей. Задыхаясь и обливаясь потом, она продолжает ежедневно карабкаться за гроздьями и, достав, давится, но ест противные ягоды с единственной целью доказать себе, что у нее достаточно мужества — мужества зрелой личности, мужества лисы, чтобы добыть их. На такой диете долго не протянешь, и вскоре от лисы остаются только кожа да кости; потом у нее появляются нервные приступы, и в конце концов она умирает от язвы желудка.