Анатомия предательства: «Суперкрот» ЦРУ в КГБ - [19]

Самым трудным оказалось в первые месяцы рассчитать время движения на проверочном маршруте, соблюдая легенду нахождения на нем, предусмотреть свои ложные действия, возможные заторы движения, при необходимости провести дополнительную проверку, чтобы приехать к тайнику точно в назначенное время или с разницей не более пяти минут. Тайники подбирались заранее за несколько месяцев. К месту закладки я никогда не подходил и выбирал его визуально с расстояния в несколько десятков метров. В резидентуре они наносились на карту и схему и передавались Ларку. Приходилось несколько раз испытать сильное нервное напряжение, когда на маршруте мною совершалась ошибка, и мне казалось, что я потерял дорогу и опоздаю сделать выемку. Проводить операцию по запасному варианту мне всегда представлялось весьма нежелательным и опасным для агента. В такие моменты у меня иногда непроизвольно начинала дрожать левая нога, но, заставляя себя думать, что приеду точно ко времени, я успокаивался, находил правильное решение и действительно приезжал в срок.

Применение нестандартных и разнообразных приемов проверки гарантировали в любом случае выявление наружного наблюдения. Мои проверочные маршруты длились не менее трех часов. Наблюдения за собой не обнаруживал, но всегда предполагал, что оно ведется вторым эшелоном с применением оперативной техники в моей машине. Для того, чтобы разбросать бригады возможного наблюдения, в ряде случаев на маршруте имитировал броски писем в почтовые ящики, даже изымание контейнера из тайника, прием или подачу визуа-льного сигнала и проведение других разведывательных мероприятий. Иногда применял нелогичные действия на вроде бы логичном маршруте — тайник обрабатывал в конце маршрута, как бы возвращаясь домой после проведенной ранее операции. Проверке подвергал практически каждую машину, следовавшую за мной более трех-пяти минут. Особенно сложно это было делать в темное время суток, когда видишь только автомобильные фары. Главное, из чего исходил — сохранить агента.

При личных встречах к операции привлекался один из работников резидентуры. С ним встречались на маршруте и после того, как мы оба убеждались, что за нами нет слежки, я пересаживался в его машину. Опять как минимум час-два, а иногда и меньше, проводили проверку — все зависело от обстановки и от маршрута — и после этого производилась выброска в районе встречи. Свою машину оставлял на какой-либо парковке.

Надо отметить, что почти все сотрудники линии КР резидентуры имели опыт агентурно-оперативной работы в Союзе и этим во многом в положительную сторону отличались от работников других линий. Поэтому после освоения оперативной обстановки, на что уходило примерно месяцев шесть-восемь, они могли квалифицированно проводить различные разведывательные операции. Не сразу получалось все гладко, но оперативные успехи были у каждого. Все сотрудники КР оканчивали полный курс 101 школы, где подготовка по выявлению наружного наблюдения, как и по другим спецдисциплинам, велась на высоком профессиональном уровне. Как правило наружку обнаруживали в считанные минуты. Не раз с глубокой благодарностью вспоминали своих наставников из «семерки».

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ВЕРБОВКА

Несмотря на то, что у меня на связи находился агент, и Центр не требовал вести вербовочную работу, конечно, стремление к ней у меня все-таки было довольно сильное. Я продолжал операции с Ларком и периодически вел свободный поиск нужных контактов среди американцев. Этот метод, вероятно, сравним с работой старателей-золотоискателей — аккуратно просеять как можно больше песка и найти крупицу золота.

Мы знали, что немало американцев после трудового дня, в основном по вторникам и четвергам, проводят какое-то время в барах-ресторанах Вашингтона и ближайших окрестностей, чтобы снять «служебное напряжение». Известно было, какие бары пользуются у чиновников разных госучреждений особой популярностью. Поэтому именно в эти дни и в этих местах мы искали полезные контакты.

Как-то в один из ноябрьских вечеров 1966 года мы с Юрием Мостинским, также работником линии КР, сокурсником еще по университету, отправились на очередной свободный поиск. После проверки за собой наружного наблюдения посетили один из баров, где познакомились с американцем лет тридцати, который, узнав, что мы советские дипломаты, не скрывал своих симпатий к социалистическим идеям и Советскому Союзу. На наш вопрос, не опасается ли он ФБР, если им станет известно о знакомстве с нами, ответил, что это его личное дело и отчитываться ни перед кем не собирается. Рассказал, что он инженер, работает в крупной компании и в ближайшее время будет командирован в один из ее филиалов в африканской стране. Едет туда с интересом, так как любит познавать что-то новое. Подробно расспрашивал нас о жизни советской молодежи, системе образования, возможностях раскрытия творческого потенциала человека. По всему было видно, что он в действительности искренен в своих оценках нашей страны, рассматривая ее как более гуманную, чем капиталистическая Америка, и дающую всем людям проявить свои способности. Предложил поехать к нему домой, выпить кофе и поговорить в более спокойной обстановке. Жил он неподалеку, в хорошем многоэтажном доме. Беседа за кофе и бутылкой вина продлилась до глубокой ночи. На вопрос, смог бы он что-либо сделать полезное для нашей страны, ответил согласием. Сказал, что верит нам, хотел бы продолжать знакомство. Договорились хранить наши отношения в тайне. Через несколько дней мы позвоним ему и условимся о встрече. Беседа оставила хорошее впечатление, подозрений о его связи с ФБР у нас не возникло.