Анатомия любви - [94]

– «Чего вы, главы благополучных семей, не понимаете, так это насколько мы, блудные отцы, любим своих детей». – По тому, как он покивал головой, я понял: ему хочется взглянуть на Сэмми и Кита, убедиться, что они услышали эти слова, но он воздержался.

Потом Роберт читал дальше, только я уже ничего не слышал. Его голос доносился до меня неясным, нечленораздельным бормотанием, я самым неприличным образом таращился на его открытое, страдающее лицо. Я попросту сосредоточил все свое внимание на ошеломляющей реальности его больших карих глаз, сухих седых волос, тщательно выбритых, несколько мясистых щек и массивного подбородка.

Роберт взял на себя обязанность поддерживать мир после смерти брата. Он уже встал между Ингрид и Энн и, наверное, успел вмешаться, когда началась ссора из-за моего прихода. Он верил в алхимию, которая превращает все страсти в скорбь: вся ревность, вся ярость, вся боль и страх перерождаются и кладутся на безмолвный алтарь смерти. Пока что он не собирался прерывать траур, чтобы выразить свое отношение ко мне. Подобные эмоции – роскошь, предназначенная для живых, и демонстрировать их в такую минуту означало нарушать всякие приличия, подобающие живым. Мое время придет позже. Вот тогда я почувствую на плече тяжелую руку Роберта, увижу стальной блеск в его бархатистых карих глазах. Позже он будет судить меня, как судил бы Хью. Позже меня больно пригвоздят к месту, вынесут обвинение и разделаются со мной.

Я отвернулся от Роберта и бросил взгляд на Ингрид: она уже плакала, не стесняясь, и смотрела на меня. В ее глазах за завесой слез читалось недоумение. Я был уверен, что воспоминания о том, как я стоял всего в десяти шагах от Хью, копошатся у нее в памяти, напрягают силы, чтобы заявить о себе, совсем как те голоса, которые люди, по их уверениям, слышат на спиритических сеансах. Она наклонила голову, разомкнув полные бескровные губы. Она смотрела на меня с неодобрением, и я уже было решил, что первый слой ее воспоминаний обо мне прояснился, однако в следующее мгновение понял, что она просто просит меня не смотреть на нее, чтобы дать ей возможность скорбеть, не чувствуя на себе посторонних взглядов. Я покосился на сестру Ингрид, ширококостную, грузную женщину в бесформенном сером платье, темных чулках и блестящих черных туфлях.

И как раз в этот момент Кит, сидевший, наверное, футах в двадцати от того места, где стоял я, запустил в меня высоким тонким стаканом. Не знаю, хотел ли он причинить мне боль или напугать, думал ли об этом вообще, но стакан разбился о стену в футе или даже меньше от моей головы. Осколки стекла брызнули мне в лицо, но порезов не было, и я решил, что это просто раскрошенный лед. Прозрачное донышко стакана упало на мое плечо, а позже я обнаружил осколки в кармане рубашки. Мне потребовалось время, чтобы осмыслить случившееся, чтобы осознать, какое отношение это имеет ко мне. Я услышал звон и краем глаза, словно в замедленной съемке, увидел, что Кит подается вперед и швыряет стакан, а затем ощутил, как жидкость стекает по волосам на лицо, на рубашку, и что все смотрят на меня. Роберт перестал читать, Нэнси схватилась за плечо Ингрид, и обе они ахнули. Я наконец-то закрыл лицо и отвернулся, сгорбившись и мотая головой.

– О, Кит! Кит… – Голос Энн прозвучал измученно, в нем была скорее боль, чем порицание.

– Пусть уходит! Пусть убирается отсюда! – закричал Кит.

Я повернулся к нему, тряся мокрыми руками, все еще согнувшись, готовый защищаться от следующих ударов. Кит поднялся и сорвался с места, словно беговая лошадь. Было жутко наблюдать, как гневно и напряженно он дышит. Его ребра ходили вверх и вниз, как огромные крылья. Наверное, не один я испугался, что надо будет делать, если Кит вдруг потеряет сознание.

– Когда он здесь, я ничего не чувствую. Он снова вернулся только для того, чтобы причинить новые несчастья. Господи, не могу поверить! Ему нельзя здесь оставаться. Пусть уходит! – А затем, повернувшись ко мне, он повторил: – Убирайся, убирайся!

– Я ухожу, – посмотрев на Энн, сказал я.

– Прочь! Прочь! – вопил Кит. – Прочь! Прочь! Прочь!

– Заткнись! – велел Сэмми. Он попытался схватить Кита за руку, но промахнулся.

Энн прикрыла глаза и покачала головой. Уходи? Оставайся?

– Я пойду, – сказал я не столько Киту, сколько самому себе.

Я оглядел комнату. Никто из них не осмелился встретиться со мной взглядом. Я кивнул, по глупости стараясь вести себя нормально. Сквозь лихорадочный туман я увидел, как Кит взял со стола второй стакан, а потом тот поплыл ко мне, медленно, по горизонтали, расплескивая виски и лед, выстреливая отраженным светом лампы. На этот раз он разбился о стену на порядочном расстоянии от меня. На белой стене расплылось огромное пятно. Я шагнул вперед и раздавил ногой большой кусок стекла. Осколки захрустели по деревянному полу, производя мерзкий, царапающий звук. Я закрыл лицо руками. Мне показалось, в меня летит очередной стакан, однако Кит стоял неподвижно, чуть выставив перед собой руки, защищаясь, как будто я мог наброситься на него.

Я быстро прошел по длинному коридору и вышел из квартиры. Конечно же, никто не окликнул меня. Я закрыл за собой дверь, но замок не защелкнулся. Дверь так и осталась приоткрытой. Я не рискнул вызвать лифт и нашел в центре площадки лестницу. Спустился бегом на пару пролетов, но потом вынужден был присесть, потому что ноги меня не слушались. Мне показалось, будто целый пучок нервов вышел из строя. Я опустился на мраморные ступеньки и принялся щипать лодыжки и колотить себя по коленям до тех пор, пока чувствительность не вернулась.