Анатомия любви - [48]

Ближе к концу обеда Роуз отложила нож и вилку, и они пронзительно звякнули, подчеркивая, в какой тишине мы сидим.

– Понятия не имела, что столько приготовила, – сказала она.

– Это ничего. Зато можно будет потом доедать.

– Невозможно найти маленькую индейку. Вот в чем проблема. Их растят для больших семей. Какое напрасное расточительство…

– Мы наделаем сэндвичей. Мне это было бы весьма кстати. Можно несколько дней вообще не готовить.

– Если бы еще не было нужды думать о деньгах. Всю свою жизнь… – Она оборвала себя и посмотрела на меня суровым, гордым взглядом. – Давай-ка кое-что проясним, Дэвид.

Я кивнул, ощущая давящую тяжесть огромной, неуемной тревоги – тревоги, которая внезапно показалась такой же неотъемлемой составляющей моей эмоциональной вселенной, как гравитация – составляющей Вселенной вообще.

– Знаю, отец рассказал тебе, что я была замужем до того, как вышла за него. И еще я знаю, как он обрисовал мою ситуацию. Бедная, наивная, задавленная нищетой маленькая Роуз выходит замуж за богатого плейбоя, который затаскивает ее в грязь и делает из нее дуру. Надеюсь, ты достаточно хорошо знаешь своего отца, чтобы понимать… не знаю что – его эго! Это эго заставляет его верить или, по крайней мере, говорить вслух, что между мной и Карлом Кортни все обстояло именно так. Ему необходимо считать меня такой. Беззащитной. Печальной. И может быть, глуповатой? Может быть. Но на самом деле все было совсем не так, и мне кажется, я в состоянии судить сама. Карл был богатым и избалованным. Вероятно, он не отличался кристальной честностью, зато обожал меня. Он боготворил землю, по которой я ходила. Некоторые утверждали, что он самый красивый мужчина в Филадельфии. Знаешь, сколько мы были знакомы, прежде чем поехали в округ Бакс и поженились? Двадцать пять дней. Могу поспорить, об этом твой отец тебе не сказал. Могу поспорить, он не сказал тебе, что Карл был без ума от меня. И я его любила. В действительности Карл был поэтом, однако он был слишком богат, потому и выставил себя в итоге настоящим дураком. Он пытался работать репортером в газете, только это было несерьезно. Все было несерьезно. В том и была беда. А не в том, во что предпочитает верить твой отец, не в том, что Карл изменял мне. Измены придумали мы сами, чтобы добиться развода, а Карл был слишком джентльмен, чтобы спорить. Мне пришлось бросить его.

– Папа помог тебе получить развод?

– Он добился того, чтобы мне не досталось ни пенни из денег Карла. Никаких отступных. Никаких алиментов. Ничего. Все Кортни были бы счастливы откупиться, чтобы избавиться от меня. Они, как говорится, с радостью побежали бы в банк. Не то чтобы я хотела их денег. Но Артур! Артур не имел права обговаривать подобные условия. У брата Карла, Денниса, жена была наркоманка, так семья обеспечила ее пожизненным содержанием, чтобы Деннис мог развестись!

– Папа хотел, чтобы ты полностью принадлежала ему. Он не желал, чтобы в ваши отношения были замешаны чужие деньги. И вы же, в конце концов, были коммунистами. Откуда Кортни взяли свои деньги?

– Причина была не в этом!

– Может, папа боялся, что если ты получишь алименты, то не захочешь выйти за него.

– Нет. Причина была не в этом.

– Тогда в чем же?

– Никто не понимает. Я любила Карла. Он был красавец. Никогда я не видела таких красивых мужчин. Ни разу в жизни! И никогда я не испытывала к Артуру тех чувств, какие испытывала к Карлу. Дело было не только в физическом влечении, хотя не стоит притворяться, будто это неважно. Никто никогда не узнает, какой красивой я становилась, когда была с Карлом. Все вокруг влюблялись в меня.

Я испугался. Испугался, вдруг Роуз сейчас скажет, что вовсе никогда не любила отца, что его толстое, основательное тело никогда не доставляло ей удовольствия. Я не хотел этого слышать. В Роквилле был один парень по имени Пол Шульц, которому мать сказала, что никогда не испытывала оргазма. «Инструмент у твоего отца необычайно мал», – сказала она ему, и эта мысль преследовала Пола. Он часто грозился, что кастрирует себя и отошлет член матери, чтобы она убедилась: у него не больше, чем у отца; и, насколько мне известно, он осуществил свою угрозу. Когда я выписывался, он по-прежнему оставался в Роквилле. Конечно, было бы несправедливо обвинять в его мании мать, высказавшую то замечание, однако случай с Полом постоянно напоминал мне, что это не пустяки. Сыновья приходят в ужас, когда слишком отчетливо сознают, насколько несчастны их матери. Я мог бы пережить намеки, мог бы пережить собственные догадки, однако, если бы Роуз продолжила мысль и сказала, что мой отец никуда не годный любовник, боюсь, это знание уязвило бы нечто глубинное и беззащитное во мне, изменило бы меня настолько, что я не смог бы справиться с собой.

Я покорно поднялся, чтобы положить нам добавки, когда зазвонил телефон. Обычно Роуз бросалась к телефону с необычайной поспешностью. Она бежала бегом, даже если стояла в паре шагов, когда он начинал звонить. Но сейчас телефон прозвонил три, четыре, пять раз, а она даже не пыталась подняться, и я, чувствуя, что она ждет этого от меня, отложил нож и вышел на кухню, чтобы взять трубку.