Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора - [2]

Я принадлежу к "молодому" поколению нашей эмиграции. В событиях, о которых речь впереди, принимать участия никак не мог по причине "нежного" возраста. За границу попал ребенком в первые годы революции. Но сравнительно скоро, будучи любознательным от природы, стал задавать себе вопросы о причине оставления родины и возникновения того, что мы называем революцией. И уже в годы, когда мои сверстники увлекались литературой, свойственной юному возрасту, я читал с неослабным вниманием и напряжением "Русскую Летопись", "Архив Русской Революции", "Красный Архив", воспоминания участников событий 1917-го года, статьи по этому вопросу в газетах и журналах различных направлений на нескольких языках. Сперва читал, как попало, без всякой системы. Затем стал весь материал систематизировать, делить на три части; на фактический материал (законы, указы, постановления, ленты прямого провода, телеграммы, приказы и так далее), на мемуарный материал (воспоминания участников и очевидцев) и монографии и работы, написанные на основании первых двух категорий. И тут, будучи еще мало искушенным во всех тонкостях этих передач, я еще совсем молодым часто поражался той, выражаясь очень осторожно, субъективной оценкой, которую давали авторы работ, будь это воспоминания или монографии.

Затем, входя в зрелый возраст, я уже во всем этом отлично разбирался и все понял. Как правило, все писавшие воспоминания всегда во всем были правы, все предвидели, все понимали и если бы их "послушались", то все было бы в порядке и ничего плохого не случилось бы.

Далее во многих воспоминаниях я увидел много всяких неточностей, невольных ошибок и явных искажений. Часто в этих воспоминаниях люди касаются предметов, о которых не могли иметь никакого понятия. В местах, не поддающихся проверке (в разговорах с глазу на глаз) передаются, как факты, совершенно невероятные сообщения. Часто, не будучи свидетелями тех событий, о которых пишут другие, мемуаристы заявляют, что это было написано по злобе или что-нибудь в этом роде. Объективность почти, как правило, в этих воспоминаниях отсутствует. Часто мемуаристы оправдываются в том, что или было сказано или сделано; это всегда производит очень неприятное впечатление.

С годами я приобрел навык разбираться уже и в том, какие труды и статьи могут или не могут появляться в том или ином издательстве или периодических изданиях. Имея уже достаточный опыт, я из накопленного и систематизированного материала стал делать свои собственные выводы.

Военные события сороковых годов заставили меня расстаться со всем этим материалом. Больше всего жалею о потере вырезок газет и журналов, которых уже давно нет. Затем в течение целого ряда лет пришлось заниматься устройством личных дел, и только через продолжительное время я стал опять разыскивать интересующие меня материалы. Книги, выпущенные в двадцатых и тридцатых годах, стали редкостью, и пришлось платить за них большие деньги. Но зато вышло много новых, интересных трудов, и опять появились новые вырезки из газет и журналов.

Работая над этими трудами, я все более уделял внимание двум лицам. Они все больше меня интересовали, и я все больше приходил к выводу, что эти два лица были теми людьми, которые предопределили весь ход событий. Когда я это понял, я постарался "направить рефлектор" на них и осветить все малейшие подробности их поступков, малейшие переживания, "извилины души", все их высказывания и, как самое значительное, их моральный облик и мировоззрение.

Эти два лица — Государь Император Николай II и Его генерал-адъютант Михаил Васильевич Алексеев.

Но тут сразу возникал вопрос. Достаточно ли перечисления (хотя бы и самого подробного) всех событий, имевших место в те роковые дни, или нужно выяснить, осознать, прочувствовать все, что было "душой" этих событий, то есть причинами их возникновения.

Будучи юристом и филологом по образованию, я всю жизнь интересовался социологией и историей и часто, в ущерб своим профессиональным интересам, штудировал и исторические, и социологические труды. Но кроме социологического анализа, который я кладу в основу моего исследования, я считаю совершенно необходимым применить критерий нравственного начала, без которого все становится условным и, что гораздо хуже, возможно толкование происходившего так, как это нужно для того или другого автора.

Оговариваюсь еще, что, когда я говорю о нравственном начале, я имею ввиду религиозную основу этого начала, так как мне совершенно чужды "гуманистические" принципы материалистического мировоззрения. Как пример различного подхода к методу работы, приведу работы С. Мельгунова.

В своем капитальном труде, трилогии "Царь и революция", Мельгунов дает так много материала, часто совершенно не относящегося к развитию темы, что порой он загромождает свою работу ненужными повторениями, сбивает читателя с толку и чрезвычайно затрудняет изучение своих работ. Поневоле приходится согласиться с И. Солоневичем, когда он говорит:

"Такие усидчивые компиляторы, как С. Мельгунов, собирают горы цитат и показаний, и, как полагается усидчивым компиляторам, из-за деревьев не видят леса".