Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора - [110]
Разберемся подробно на утверждении Сергеевского. Во-первых, это были разговоры. Разговоры не слишком крупных чинов Ставки, во-вторых. Дальше Сергеевский пишет, что из этих разговоров он вывел заключение, а дальше "очевидно, Государю был известен" и так далее. Все это не только не факты, но даже и не логичные предположения. Кроме Сергеевского, о тех днях писали Лукомский (генерал-квартирмейстер), Кондзеровский (дежурный генерал), Тихомиров (начальник военных сообщений), Дубенский (историограф), В. Проник (помощник генерал-квартирмейстера), Бубнов (помощник начальника Морского Отдела), Шавельский (протопресвитер), Воейков (Дворцовый Комендант), Мордвинов (флигель-адъютант). Никто из них не писал о том, что пишет Сергеевский. Очевидно, это было личное заключение Сергеевского, или он чего-то недопонял, или подзабыл. Это бывает. Когда я штудировал все написанное не только за эти дни, но за многие годы последнего Царствования, я часто находил такие заключения. Часто даже не по злой воле, а по забывчивости, или по личному восприятию слышанного. Мы все только люди. Так что защита Алексеева по этому вопросу отпадает. О Великом Князе Сергее Михайловиче я уже писал. Ничего не вышло бы и с ним. Иванов был, конечно, неудачной кандидатурой, но, как писал Дубенский, Государь был уже "измучен", и подсказанный Иванов назначается на пост, с которым он не мог справиться. Я повторяю еще раз — при той позиции, которой держался Алексеев, никакая кандидатура не была бы, не могла быть удачной. Алексеев уже тогда или, вернее, гораздо раньше, был душой с Родзянко и Думы. Но, как человек хитрый, он решил, что, если бы вдруг, неожиданно, революционное движение пошло на убыль, он, конечно, проявил бы столь нужную инициативу. Это безпроигрышная игра. Но повторяю, душой он был не с Государем. Вся его предыдущая деятельность говорит за это. Это не клевета на "мученика", не злоба, не выдумки, а результат тщательного изучения всех материалов в течение многих лет. И это очень горестное заключение. Это не говорит в пользу русского человека. И Алексеев, к величайшему сожалению, был далеко не одинок в таком поведении. Вот, например, заявление, сделанное Вел. Кн. Павлом Александровичем:
«Преклоняясь перед волей русского народа, всецело присоединяясь к Временному правительству, я все же считаю себя вправе, как и каждый гражданин Великой России, сказать:
"Пусть эти великие исторические дни не будут омрачены неправдой».>{353}
В дальнейшем мы еще увидим (в какой уже раз?), как члены династии вели себя в "эти великие исторические дни". Это был сплошной скандал и позор. А генерал-адъютант Иванов, "будучи в Киеве арестован "товарищами", обратился к Гучкову с письмом, в котором вполне выявил свое лицо, заявив, между прочим, "о своей готовности служить и впредь отечеству, ныне усугубляемой сознанием и ожиданием тех благ, которые может дать новый государственный строй".>{354}
Чем объяснить все эти письма, заявления, шествия в Думу для выражения верности, и, наконец, открытую измену? Только страхом перед возможной смертью или заключением? Или чем-то, может быть, другим? Праведен гнев Божий, посетивший нашу несчастную Родину.
После 12 часов ночи с понедельника на вторник Государь переехал в поезд, где Он принял Иванова. Разговор продолжался два часа. Затем поезд тронулся. Днем проехали Смоленск, Вязьму. Все было в порядке. Затем в Свитском поезде, который шел впереди поезда Государя, стали получаться тревожные сведения. Стала известна пресловутая телеграмма Бубликова, получены сведения о каком-то новом правительстве. Свита, ехавшая в первом поезде (генерал Цабель, барон Штакельберг, генерал Дубенcкий, полковник Невдахов и другие) решила предупредить об этих слухах идущий сзади в нескольких прогонах поезд Государя. Было составлено письмо, и один из офицеров остался на станции, чтобы передать письмо Воейкову для доклада Государю.
В Бологом Свитский поезд получил ответную телеграмму от Воейкова:
"Во что бы то ни стало пробраться в Царское Село". Поезд тронулся дальше и в 1 час ночи прибыл на станцию Малая Вишера. На этой станции один из офицеров собственного Его Величества железнодорожного полка доложил своему командиру генералу Цабель, что следующие станции Любань и Тосно заняты революционными войсками. Он (этот офицер) в последнюю минуту уехал на дрезине, чтобы сообщить о положении на этих станциях. Свитский поезд решил ждать на станции Малая Вишера "собственного" поезда для доклада Государю о создавшемся положении.
Через час подошел Царский поезд. Воейкову было доложено о революционных войсках на ближайших станциях, и тогда он пошел с докладом к Государю. Вот что пишет об этом Воейков:
"Я доложил Государю сведения, поступившие от моих подчиненных, и спросил, что Ему угодно решить? Тогда Государь спросил меня:
