Анархизм. Суть анархизма - [15]

.

3. Но как же должны быть выполняемы в будущих обществах те задачи, которые теперь выполняет государство? «Из этих задач государства только две имеют право на существование: во-первых, уничтожение той несправедливости, которая совершается внутри общества по отношению к отдельным членам общества»[71], во-вторых, решение споров между отдельными областями[72] «и общая защита против внешних нападений»[73].

«Из этих задач только первая может требовать от нас постоянного разрешения. А это мог бы вполне удовлетворительно сделать присяжный суд, который должен был бы выносить свое решение по поводу оскорблений, нанесенных членами общества, и разрешать их собственнические споры»[74]. Суд же этот решал бы дела не по установленному правовому порядку, а на основании разума[75]. «Преступник мог бы, конечно, легко ускользнуть из столь ограниченной области правосудия, и на первый взгляд могло бы поэтому казаться необходимым, чтобы и соседние области или судебные округа имели одинаковое правление или, невзирая на свою форму правления, были бы готовы по крайней мере объединиться для исключения или исправления преступника, поведение которого им всем в одинаковой степени вредит. Но для этой цели нет необходимости в объединении и еще менее в употреблении общего высшего насилия. Всеобщая справедливость и общая выгода связывают людей еще прочнее, чем письмо и печать»[76].

Со второй задачей нам придется сталкиваться лишь по временам. «Раздоры между отдельными областями, несмотря на все свое неразумие, могут все же произойти; для их успокоения потребовалось бы соглашение различных областей, благодаря которому сделалось бы ясным требование справедливости и которое в случае надобности принудило бы исполнять это требование»[77].

И нападение врагов также делает необходимым подобное соглашение, а постольку и уничтожение вышеупомянутых раздоров[78]. Поэтому «должны созываться время от времени национальные собрания, т. е. собрания, назначение которых состояло бы в том, чтобы, с одной стороны, улаживать споры между отдельными областями, с другой же — принимать лучшие меры для защиты от внешнего врага»[79].

«Но пользоваться этими собраниями следует возможно ограниченнее»[80]. Ибо, во-первых, на них дела решаются большинством голосов, «и когда все обстоит благополучно, решающее значение имеют глупейшие люди, а нередко и бесчестные соображения»[81]. Во-вторых же, при решениях обыкновенно члены собраний не руководствуются единственно результатами своего размышления, а всякого рода внешними причинами[82]. В-третьих, эти члены бывают вынуждены растратить свои силы на мелочи, так как для них немыслимо спокойно подчиниться разумным доказательствам[83]. Поэтому прибегать к национальным собраниям следует «или только по чрезвычайным причинам, как, например, диктатура в Риме, или же они должны заседать периодически, положим, один день в году, с правом в известной мере увеличивать время своих заседаний. Преимущество, однако, на стороне экстренных собраний»[84].

Какой же властью обладали бы национальные собрания и присяжные суды? Человечество настоящим строем испорчено до того, что сначала необходимо было бы обнародование приказов и в некоторой степени принуждение силой, позднее же для решения споров было бы достаточно одних предложений суда, а национальные собрания ограничились бы одним только призывом сотрудничать для общей пользы[85]. «Когда же суды в конце концов перестали бы судить и ограничились бы только подачей совета, когда насилие постепенно исчезло бы и управлять стал бы только разум, не должны ли были бы мы тогда в один прекрасный день согласиться с тем, что суды и другие общественные учреждения сделались лишними? Разве один мудрый человек не мог бы иметь столько же убежденности, как двенадцать? Разве чья-нибудь способность вразумлять своих соседей не стала бы известной и без формального избрания его на такую должность? Разве и тогда еще необходимо было бы исправлять пороки и побеждать злую волю? Это самая желательная ступень человеческого прогресса. С каким восторгом широко развитый альтруист должен ждать того счастливого времени, когда исчезнет государство, эта грубая машина, бывшая единственной постоянной причиной человеческих пороков и влекущая за собой столько различных ошибок, которые могут быть устранены только с ее окончательным падением»[86].

5. Собственность

I. Благодаря своему безусловному отрицанию права Годвин должен неизбежно, без всяких оговорок, отрицать и собственность. Собственность, или, как он выражается, «существующая система собственности»[87], т е. современное, осуществляемое правом распределение богатства, представляется ему даже таким правовым учреждением, которое подрывает благо общества совершенно особенным образом. «Мудрость законодателей и народных представительств направляется на создание жалкой и бессмысленнейшей системы распределения собственности, которая одинаково оскорбляет и человеческую природу, и основные законы справедливости»[88].

Существующая система собственности распределяет богатство самым неравномерным и к тому же еще самым произвольным образом. «Согласно ей, один человек в силу своего происхождения имеет несметные богатства. Если кто-нибудь из нищего делается богачом, то все обыкновенно знают, что он обязан этой переменой своего положения не своей честности или полезности; самому прилежному и деятельному члену общества часто с трудом удается предохранить свою семью от голода»