Анания и Сапфира - [21]

«Ох, как трудно уберечься от греха!» — подумала Сапфира и тяжело вздохнула. Изъяны христиан она объяснила кознями Дьявола, который должен был искушать святых с гораздо большей настойчивостью, чем простых смертных. И наивная красавица снова посмотрела на Юдифь, очевидно, пытаясь разглядеть в ней эталон духовности; тетушка почувствовала устремленный на нее пристальный взгляд и спросила:

— Чего тебе?

Сапфира хоть и несколько смутилась от такого неласкового к ней обращения, но всё же взяла себя в руки и решилась задать постоянно мучивший ее вопрос:

— Сестра, почему нам с мужем бывает плохо, когда мы слушаем иные языки?

— Это ничего. Пройдет. Мне тоже сначала становилось дурно, а потом привыкла и сама заговорила. А ты владеешь иными языками?

Сапфира отрицательно покачала головой.

— Плохо. Видно, в грехе ты живешь.

Молодая женщина покраснела и попыталась сменить тему разговора:

— А в общине хорошо кормят?

— Не хлебом единым жив человек. Умерщвляя плоть, мы заботимся о своей душе. Не впадай… как тебя…

— Сапфира.

— Да, Сапфира, в грех чревоугодия. Иначе не спасешься!

Наконец, спутницы пришли к месту работы. Жена плотника часто посещала базар, ее знали многие торговцы, и оттого Сапфире сейчас было неловко. Она впервые в жизни просила милостыню…

— Станем здесь, — распорядилась Юдифь. Ее ученица подняла ящик и, держа его на уровне груди, стала ждать. Мимо проходили иудеи, но внимания на главный предмет христианского культа почему-то не обращали.

— Приставай, приставай! Чего стоишь как истукан?! Вон смотри, молодой мужчина подходит, — учила опытная сборщица.

Сапфира зажмурилась и упавшим, каким-то чужим голосом попросила:

— Подайте Христа ради…

Иудей хотел было ответить грубостью, но, увидев ангельски чистое, невинное личико юной женщины, смутился. Он быстро достал монету и, бросив ее в прорезь на крышке ящика, оторопело пробормотал:

— Пожалуйста…

— Спасибо. Бог тебе воздаст сторицей! — поблагодарила иудея Юдифь, и, когда мужчина ушел, добавила:

— Ты его чуть не упустила!

Почти до захода солнца женщины стояли на посту, но собрали лишь четыре мелких монетки. Подавали из рук вон плохо.

— А зачем же такой большой ящик? — удивлялась жена плотника.

— Чем крупнее денежный ларец, тем сильнее он смутит жертву, — поучала христианка. — И тем больше в нем окажется монеток. Ну что ж, на сегодня достаточно. Пошли домой.

А Анания тем временем уже изготовил один ящик. Аккуратно сбитый, изящной формы и с затейливой резьбой, без досадных для апостолов щелей, он больше напоминал принадлежащий вельможе ларец. Этот ящик, как и все другие, был оснащен лакедемонским замком — «жёлудем», изобретенным еще на рубеже 5 — 6 вв. до н. э. И хранящиеся у Петра плоские, с тремя закругленными вырезами ключи должны были гарантировать высокую духовность и нравственность сборщиков денег.

Кефас как раз зачем-то вышел во двор. Увидев толпившихся вокруг Анании единоверцев, апостол неторопливо направился к ним. Христиане расступились, и Петр увидел ларец.

— Добрый ящик, — молвил Симон, — красивый. Так и хочется в него денежку бросить.

Выражение лиц сектантов осталось серьезным.

— А ты, Анания, умелец, — продолжал князь апостолов. — Молодец. А сможешь ли сделать носилки?

— Конечно, рабби. Я иногда получал заказы от богачей.

— Теперь же прими заказ от Духа Святого! — напыжился Петр.

— Хорошо, рабби.

Вот так и стала протекать «христианская» жизнь наших героев. Днем они работали на благо общины[14], вечером молились на богослужении и пытались, правда, безуспешно, заговорить на иных языках, а на ночь отправлялись сторожить пока еще свой дом. Продать его никак не удавалось: в маленьком пыльном Иерусалиме было немного людей, способных сделать такую дорогостоящую покупку. Недовольные задержкой апостолы гневались, но Анания старался их умиротворить: за семь дней он изготовил носилки и еще четыре денежных ящика. При этом и плотник, и его жена беспрестанно изучали еще сырое, неоформившееся христианство и готовились к главному, как им тогда казалось, событию в их жизни — крещению. После этого обряда Петр обещал исцелить Сапфиру от всех ее болезней.

Прошел месяц. Очистившиеся и исхудавшие Иов с Иеремией вернулись в «общество». Вероятно, после ямы жизнь в обители показалась им райской. Однако сектанты с тревогой ожидали того дня, когда Кефас снова вспомнит обо льве. И их опасения не были напрасными: в больной голове князя апостолов роилось немало планов, один безумнее другого.

Однажды после богослужения Петр, еще разгоряченный разговорами на иных языках, отвел Ананию в сторону.

— Ты когда дом продашь?

— Рабби, никак не могу найти покупателя.

— Ищи. Главное — не продешевить. Да, кстати, ты завтра ночью мне понадобишься.

— Зачем, рабби?

Апостол величественно (как ему показалось) промолчал. И по сей день у некоторых руководителей есть такая дурацкая привычка. Но Ананию безмолвие Петра явно не устроило.

— А как Сапфира будет одна возвращаться домой?

— Я направлю с нею Юдифь, — после небольшого раздумья ответил Кефас.

Анания пожал плечами и вернулся к жене.

Ровно через сутки во дворе обители собрались пятеро: Петр, Анания, Иов, Иеремия и Есром — молодой дебил, один из телохранителей князя апостолов. Уже стемнело; на черном небе сверкали звезды, своей красотой и величием прославляя жизнь и пытливый человеческий разум, сумевший разгадать их тайну. Стояла тишина, лишь легкий ветерок играл с кронами немногочисленных иерусалимских деревьев, издавая едва слышные нежные звуки. Было довольно прохладно, и христиане подпрыгивали, пытаясь согреться.