Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь - [14]

Шрифт
Интервал

Полина важно вышагивала, ведя за руку капитана Пестрова. Его щеки горели. Он как-то даже упирался, но шел.

Что же это у меня за отдел такой, подумал Алексей, все, как красны девицы – румянцем заливаются.

– Полина, придется мне за тебя взяться, – сказал строго Алексей. – Разве можно подходить к незнакомым людям, тем более, мужчинам? Ты что у нас, дикая совсем?

Он развернулся в сторону Натальи, которая чуть не плакала от досады.

– А вы, мамаша, совсем не занимаетесь воспитанием дочери, придется вами тоже заняться.

Наталья хотела уже что-то ответить этакое дерзкое, острое, но, посмотрев на Алексея, увидела, что глаза его смеются.

– Спасибо, Алексей Николаевич, заходите чаю попить.

– До свидания, Наталья Сергеевна, зайду непременно завтра около девяти ноль-ноль.

Наталья удивленно посмотрела на него. Это не было похоже на любезность, он ее предупреждал, что есть о чем поговорить, и завтра он придет не чай пить, а по делу.

Все собрались вокруг начальства разом. Саша Мальцев, маленький, шустрый, похожий на подростка, пожал Алексею руку.

– Здрассте, товарищ майор! В общем, в опорном пункте ничего особенного. Сегодня он освободил полдня, сказал, что у него важная встреча и чтобы его не искали. С кем встреча, не сказал. Веселый был, собирался на дачу морковку сажать. В календаре у него запись на сегодня только одна: 16:00 – Пиво. Я по компу пробил, наших клиентов с такой кличкой нет.

Вот это да! Алексей опешил, а потом сказал вкрадчиво:

– Знаешь, как это называется? – Что?

– Да то. Это называется профессиональная деформация личности. Пиво – это слабоалкогольный напиток, который готовится из хмеля, а вовсе не бандитское погоняло. И это пиво мы должны были с ним сегодня пить по случаю моих отгулов. Я даже уборку дома сделал.

Глаза у Саши моментально сделались круглыми и печальными.

– Эх, жалко мужика!

– Не то слово – жалко, мне бы только этого гада найти, который его…

Выговорить, что именно, Алексей не смог. Горло перехватило, и он испугался, что, не дай Бог, разревется, вот будет потеха! Не убойный отдел, а институт культуры на сельхозработах – девочки, не садитесь на землю, простудитесь!

Положение спас Сережа Пестров, который уже пришел в себя после Полининой выходки, и теперь вышагивал немного в стороне, ожидая, когда начальство освободится. В отличие от Мальцева, он был высоким, около двух метров, и вообще большим. Типичный русский богатырь. У них с Мальцевым было общее прозвище – два капитана. Они были очень разными, эти два капитана: Мальцев – компанейским, острым на слово, очень подвижным, а Пестров – абсолютно невозмутимым, даже, казалось, флегматичным, медлительным. Но это только казалось. В исключительных случаях он становился быстрым, молниеносно принимал решения, движения его становились порывистыми, речь походила на испорченную азбуку Морзе – без падежей и лишних слов. Например, однажды, при задержании опасного вооруженного рецидивиста, он, водя пистолетным дулом, скороговоркой произнес такую речь: «Я – чердак, ты – окно, пистолет-глушитель, ты – звонить». Было понятно, что двое его подчиненных разделялись: один страховал под окном, второй в это время вызывал по телефону подкрепление, а преступник вооружен пистолетом с глушителем. Сейчас Пестров подошел к Алексею и, шумно вдохнув и выдохнув, сказал:

– С женщиной его видели. Несколько человек. Молодая, стройная, волосы светлые, в джинсах и голубой кофточке. В четырнадцать ноль пять или четырнадцать ноль семь.

– Откуда такая точность?

– Дама по телефону звонила и смотрела в окно. На телефоне два времени вызова. Только она не помнит, сразу или при повторном звонке.

– И что? Куда они пошли, что делали? Давай говори, не тяни душу, сконцентрируйся уже!

– Стояли, разговаривали, смеялись. Она отошла от окна.

– Кто отошел?

– Дама из пятнадцатой квартиры, – сказал медленно Сережа, подумал и добавил, – которая их видела.

– Что была за женщина, твоя дама ее не узнала?

– Говорит, видела ее когда-то, но не может вспомнить.

– Так, ее показания надо оформить под протокол, давай, Пестров, действуй. Еще что-нибудь интересное узнал?

Пестров отрицательно покачал головой. Алексей достал из кармана мобильник, набрал номер Вадима Игнатьева.

– Слушаю, товарищ майор! – Ты где, что у тебя?

– Сейчас приду и доложу.

Через минуту или две Вадим Игнатьев, старший лейтенант, уже подходил быстрым шагом к Алексею. Вот кто был настоящим милиционером: выправка, подтянутая фигура, стать, стрижка, одеколон, вечная папочка, исполняющая роль портфеля. А еще знание законов на зубок и эрудиция – идеальный типаж. Вадим всегда охотно разговаривал с потерпевшими, умел заставить их вспоминать, а еще находил слова утешения, что тоже важно при такой безжалостной работе.

– Здравия желаю, товарищ майор! – Привет, Вадим! Ну что?

– Дворник видел Фомина сегодня трижды: утром около восьми, в одиннадцать и в тринадцать.

– Разговаривал с ним?

– В восемь поговорили о погоде, Фомин еще спросил про мальчишку из двадцать седьмой квартиры. Пацан в переходном возрасте, дерзит всем, матери грубит. Она боится, как бы с компанией дурной не связался. Отец у него в длительной командировке то ли в Африке, то ли в Америке. В одиннадцать он приходил в десятую квартиру к Голицыной этой, ну, той, которая по делу Горчаковых проходила, но ее не застал. Дворник сказал, что она около тринадцати подъехала с объемистой коробкой. Коробку эту охранник ей помогал затаскивать. Потом ее тоже видели, выскочила из подъезда около трех, взъерошенная, не накрашенная, заскочила в машину и уехала.


Рекомендуем почитать
Этюд о кёнигсбергской любви

Жизнь Гофмана похожа на сказки, которые он писал. В ней также переплетаются реальность и вымысел, земное и небесное… Художник неотделим от творчества, а творчество вторгается в жизнь художника.


«Годзилла»

Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.


Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя

История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.


Варька

Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…


Сплетение времён и мыслей

«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.


«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.