Аналогичный мир - 3 - [82]

Саныч хмыкнул.

— Однако и знания у тебя. Это где ж такое?

— Там. В Алабаме. Тред-юнион для белых.

— Так. Ну а теперь слушай.

К тому времени, когда они подошли к кассе, Эркин знал о профсоюзе вполне достаточно, чтобы уяснить: отдаёшь каждый месяц сотую часть заработка, а взамен за тебя, если что, заступаются и иногда кое-что подкидывают. Так что…

— Эй, заснул, что ли?

Эркин наклонился к окошечку и назвал свою фамилию и табельный номер. Перед ним лёг разграфлённый лист в буквах и цифрах.

— Вот здесь.

В прошлый раз ему сказали, что как неграмотный он может ставить вместо подписи крестик, а после его объяснений о двух буквах показали, как их писать по-русски. Оказалось почти так же, только первую в другую сторону развернуть. Так что он спокойно и почти уверенно нарисовал ЭМ в указанном месте.

— Так, а теперь вот здесь.

Ещё один лист. Он успел увидеть цифры и теперь, пока кассир отсчитывал его рубли, быстро думал. Семьдесят пять по одному листу и столько же по другому. Почему? Ну, «ёлочные» — там сколько угодно может быть, но получка почему такая большая?

— Держи, сто пятьдесят. Следующий.

Колька подтолкнул его в спину, и Эркин стал пробираться к выходу. Сто пятьдесят рублей, если сотую в профсоюз, то это… это рубль и пятьдесят копеек. А больничная страховка же ещё. И на старость, как его, да, пенсионный фонд. Там тоже по сотой. Это уже четыре пятьдесят. Хотя нет, это он в прошлую получку отдавал. Вместе со всеми. Как раз три рубля. А налоги ещё… нет, ему сказали же, что налоги прямо по бумаге идут, до выдачи, и об этом можно и не думать, без тебя и начислят и отчислят. Значит, только в профсоюз платить. Ладно. Может, и впрямь, дело стоящее. Если всем, как они говорят, от профсоюза хорошо, то вряд ли ему будет плохо.

Дорогу Колька объяснял толково, ничего не скажешь., и комнату профсоюза Эркин нашёл быстро. И эта женщина — Лидия Александровна Селезнёва — была там. И ещё какие-то люди. Шум, споры… Эркин уже собирался повернуть обратно: у них свои дела, он и после зайдёт. После праздников. Но его заметили и окликнули.

— Мороз? Проходи, садись, — она улыбнулась. — Поговорим немного.

Эркин вежливо улыбнулся в ответ и сел на указанный стул, положил ушанку на колено.

В принципе ничего страшного и даже необычного не было. Обычные вопросы. Давно ли работает, когда и откуда приехал, где живёт, есть ли семья. Услышав, что его жена тоже на заводе работает, Селезнёва быстро остановила его.

— Постой-постой, она в каком цеху?

— В машбюро, — ответил Эркин. — Ага, точно, — Селезнёва, перелистав свою тетрадь, нашла нужную страницу. — Мороз Евгения Дмитриевна. Да, вот же и о тебе запись. Эркин Фёдорович, так?

— Так, — улыбнулся её радости Эркин.

— И дочь Алиса пять лет?

— Да, — улыбка Эркина стала сердечней.

Селезнёва что-то написала в тетради, сделала отметку на его странице и в какой-то ведомости. Они ещё немного поговорили, условились, что после праздников Эркин зайдёт и подаст заявление о приёме в профсоюз, тогда, после приёма, и взносы заплатит, уже с январской получки, а на досуге пусть вместе с женой о детском саде для дочки подумают, и если решат, то тоже заявление сразу после праздников подадут, и он попрощался, поздравил всех с наступающим праздником, выслушал ответные поздравления и ушёл.

Что ж, если в самом деле так, как говорил Саныч, да и сам он вроде убедился, что дело это если не стоящее, то точно не вредное. Но это всё потом. А сейчас… Сейчас он переоденется и пойдёт домой. И начнутся у него праздники. Настоящие. В бытовке было тихо и пусто. Ну да, кто с утра был, уже ушли, а… «полудённики» — Эркин, проверяя себя, посмотрел на часы — как раз во дворе. Он открыл свой шкафчик и стал переодеваться. Рубашку он возьмёт с собой: пропотела за эти дни. Так, куртка, валенки, штаны. Можно и не разминаться — особой работы сегодня не было, а пока за деньгами и стоял и в профсоюзе сидел, тело отдохнуло. Эркин не спеша, с удовольствием проделся, осмотрел полотенце и решил его тоже захватить домой, тоже стирать пора. Ну, вот и всё. Он закрыл и запер шкафчик, завернул рубашку в полотенце и положил свёрток в матерчатую сумку. Такие здесь были у всех. Сложил, засунул в карман и пошёл, а купил чего, так опять же не в руках несёшь, удобно, что и говорить, у женщин они яркие, в цветах и узорах, а себе он, конечно, купил в лавке у заводской проходной тёмно-зелёную из непромокаемой, как сказала продавщица, военной ткани. На прощание Эркин поглядел на себя в зеркало, сбил ушанку слегка набок и пошёл к выходу.

У проходной была толкотня. Кто уходи, кто только пришёл, но уходящих вроде побольше. С Женей он, конечно, разминулся, но они так и думали. Так что теперь… надо домой, но Эркин всё-таки свернул на центральную улицу, где были самые дорогие, но и самые хорошие магазины. В Алабаме он и носа бы сюда высунуть не рискнул, поберёг бы шкуру, а здесь… хоть так пройтись, хоть купить чего — всё ему можно, были бы деньги. «Ёлочные» — это ж, если подумать, та же премия — семьдесят пять рублей, с ума сойти, так что… так что купит, что задумал, ещё когда они с Женей выбирали обои и шторы в спальню.