Аналогичный мир - 3 - [6]

Она вытащила из-под их одеяльца Мишку и Светку, отвела к поганому ведру, умыла, одела в чистые рубашки и трусики и дала по куску хлеба.

— Ешьте. Пашу покормлю и вам дам.

Она сидела на кровати и кормила Пашу, а Мишка и Светка жевали хлеб и глядели на неё. Настя улыбнулась. Её дети… Она старалась не вспоминать тех, четверых, она ничего не могла сделать, была рабыней, хозяин велел ей рожать, и она не смела ослушаться. Как и остальные. А Чолли смотрел на неё и молчал. А тогда — она помнит и всю жизнь будет помнить — хозяин напоил его, и он кричал и звал её. Найси. А потом… потом хозяин построил их, молодых рабынь, и Чолли, Чолли выбрал её. Чолли уже свободный был, мог уйти, вернуться в своё племя, а он остался. Ради неё остался. Она и тогда это понимала.

Паша сосал деловито, изредка кося на неё тёмными строгими, как ей казалось, лазами. Глаза у Паши, как у Чолли, и волосики не кудряшками, а пряменькие, и кожица чуть красноватая. Будет на Чолли похож. А Мишка и Светка — мулатики, ну, ничего от Чолли нет, хотя… у Светки волосы не кудряшками, а волной… Да и ладно, На это здесь совсем не смотрят. А Чолли всех их любит, все они его. А потом ещё будут. Врач в лагере ей говорила, чтоб она года два не рожала, отдохнула. Она кивала и об одном думала: как ей Чолли сказать, что белые им запретили… спать вместе. Но врач с Чолли сама поговорила. Хорошо, видно, говорила. Чолли ни обиделся, ни чего ещё… И здесь, как легли в кровать, так он… ну, без этого. Настя вздохнула. Называть это траханьем или по-господски случкой она не хотела, а других слов ни по-английски, ни по-русски не знала.

Паша наелся и уже сосал, засыпая. Настя высвободила сосок и положила сына на кровать. Полюбовалась ещё его пухленьким сытым тельцем и запеленала. Тоже по-новому, как учила врач в лагере. Сонный Паша позволял себя как угодно поворачивать. Он вообще был молчаливым и орал в исключительных случаях. Скажем, дали грудь и тут же забрали. Или когда укол делали. Коснувшись губами его щёчки, Настя уложила малыша в колыбель, оправила ворот кофты и захлопотала. Мишку со Светкой накормить, опять умыть и потом мыть, убирать, чистить, стряпать, стирки уже накопилось… Работы не в продых. Но своя работа не тяжела.

И в этих бесконечных хлопотах день катился незаметно, как сам собой.

Зашла молодая весёлая Олеся, жена Олега из бригады Чолли, принесла детям — Мишке со Светкой — яркую цветную игрушку-пирамидку. Колечки на стержне. И поиграла с ними, показала, как её разбирать, собирать. Потом они вместе чаю попили и поговорили. У Олеси своих двое. Постарше Мишки и поменьше Паши. Английского Олеся совсем не знает, но Настя уже многое понимает, а когда не робеет, то и говорит.

Потом Олеся убежала, а они обедали.

И только-только она уложила Мишку со Светкой спать, а Пашу опять покормила, как пришёл… В лицо Настя его знала, знала, что из начальства, но по имени — нет. И он только вошёл, как у неё чего-то испуганно заныло сердце.

В щегольском, на рыжем меху, кожаном пальто, в такой же рыжей шапке, краснолицый, он от двери осмотрел всё одним взглядом, как… как хозяин — похолодела Настя и встала перед ним, загораживая собой кровать и колыбель со спящими детьми.

— Та-ак, а мужик где? Как его, Чолли, ну?

Настя судорожно вздохнула.

— Нет Чолли. В город поехал. Отгул у него.

— Только работать начал и уже отгул, — страшный гость недобро усмехнулся. — А может, и загул? Ладно. Скажешь, как вернётся, чтоб на конюшню шёл. Поняла? То-то!

Сказал и ушёл. А Настя обессиленно села на лавку. Господи, неужели что… если Чолли выгонят, ведь велят всё, что им дали, сдать, так куда они зимой с маленькими? Замёрзнут ведь. Господи, за что? Да неужели не видят они, как Чолли на работе уродуется, да… да… Она заплакала. Тихо, чтоб не разбудить, не напугать малышей. Опять им бежать. Господи, куда?! Тогда они знали: к русским. А теперь куда?! Опять к хозяину? Лучше уж смерть. Хозяин не даст ей жить с Чолли, растить детей…

— Настя, ты чего?

Она подняла зарёванное, залитое слезами лицо и увидела Марину, жену Николая.

— Я тебе сковородку для блинов принесла, чего случилось-то? С детьми, не дай бог?

Настя замотала головой. Марина решительно сунула на стол узел со сковородкой, села рядом с Настей и обняла за плечи.

— Ну, и чего ревёшь-то?

Настя, уже не плача, а всхлипывая, путаясь в русских и английских словах, стала рассказывать. Наконец Марина поняла.

— Так это ты Тюхина испугалась? Ну и зря. Он только ревёт медведем, а так-то Тюха и есть. Плюнь и разотри. И не реви — молоко испортишь.

Она заставила Настю умыться, потом посмотрела на спящих детей, восхитилась коньком, сделанным Чолли.

— Вот когда у мужика руки правильным концом вставлены, так у него и любое дело ладно. Золотой мужик тебе, Настя, достался. А ты реветь. Давай блины печь. Не пекла раньше? — Настя замотала головой. — Не велика наука, справишься. А на Тюху плюнь. Ему что директор скажет, то он и сделает.

— Да-а, — вздохнула Настя. — А если директор Чолли…

— А что директор? Он же всё видит. Чолли — мужик работящий, толковый, — Марина засмеялась. — Да если что, директор в два дня выгоняет, а то и быстрее. А вы здесь уже сколько? Ну? И отгул Чолли дали. А если б что, то не видать отгула. Пока в полную силу человек не заработает, то об отгулах и речи нет. Только рот раскрой, так и отправят гулять. За ворота. Давай, утрись и муку доставай.