Анализ чеченского кризиса - [9]

4. «Война в Чечне повысила вероятность превращения России в полицейское государство» (Гайдар, Ковалев)

Опять, на мой взгляд, тезис прямо противоположный истине и выказывающий непонимание авторами сути происходящего в России и в мире.

Во-первых, о термине «полицейское государство»: Маркс так называл бисмарковскую Германию, Герцен – Россию Николая I, Ленин – Россию Николая II и всегда этот термин означал государство не с сильной уголовной полицией, а с сильным политическим сыском, с тайной политической полицией, действующей не по Закону против людей мысли и слова. Каким же образом заранее объявляемые действия, обосновывающиеся ссылками на Конституцию, связываются с политическим сыском, с незаконным преследованием людей, высказывающих мнения, отличные от официальных? Да никаким образом не связываются – просто громко и по всем каналам прогоняется важно обставленная ложь, рассчитанная на рефлексы обывателя. И на приобретение политического капитала политическими лжецами.

На самом же деле, на мой взгляд, нынешняя Россия страдает не от излишней полицейской силы государства, а из-за недостаточной силы его.

Из-за недостаточной полицейской силы государства нам грозит превращение России не в полицейское государство, а в криминальное образование.

Нам необходимо усиление полицейской силы государства, это усиление – необходимое условие демократии.

Тоталитарное государство, принятое считаться государством предельной силы, было, как ни странно это может показаться, государством слабым. Почему? Попробую пояснить на модели с кружками. Кружки свобод и кружки возможностей (что вовсе не одно и то же) личностей и негосударственных организаций были предельно малы. Посему для контроля над ними и, в случае надобности, силового подавления их требовался относительно небольшой кружок государственной силы.

Аналогия тут с зоной для заключенных: заключенные разоружены, поэтому для контроля над ними достаточно небольшого количества часовых на вышках и дежурной роты в помещениях примыкающих к зоне. Та же ситуация была в Советском Союзе: для силового подавления разоруженного, бедного, лишенного свободы объединяться в неконтролируемые государством организации, народа достаточно было небольшого кружка силы (в Новочеркасске вполне можно было обойтись батальоном пехоты).

Ситуация резко изменилась с переходом к демократии, с принятием новых демократических законов, предоставлением гражданам страны намного больших свобод и, что намного важнее, намного больших возможностей нарушать теперь уже законы свободы.

Появились слои очень богатых людей, очень богатых организаций, в том числе и преступных. Это изменило ситуацию: кружки силы и кружки возможностей отдельных людей и преступных сообществ увеличились настолько, что стали соизмеримы с кружками силы государственных формирований.

И еще одно качественное изменение: резко возросла возможность подкупа сотрудников государственных органов, в том числе и силовых органов. Продажность одного чиновника силового ведомства, проданная им информация о готовящейся против преступников операции, сводит к нулю работу сотен, а то и тысяч честных работников.

К противоборству с вооруженными современным оружием, организованными и дисциплинированными преступными формированиями одряблевший аппарат тоталитарного государства оказался не готов. Это не говоря о неготовности новых законов, учитывающих возросшие возможности преступных сообществ.

А господа правозащитники по старой памяти брешут на кажущуюся им, по старой же памяти, всесильной и всемогущейстарую государственную машину. (Бывшие диссиденты и трущаяся вокруг них околодиссидентская публика не нашли, к радости преступников, занятия более актуального, чем конференции «КГБ вчера, сегодня, завтра».)

Увы, инерции старого мышления оказались подвержены не только партаппаратчики, но и номенклатурные правозащитники, номенклатурные демократы.

Повторяя избитые и не про новую действительность сказанные истины, правозащитники и демократы не доходят до такой истины: к соблюдению законов свободы тоже нужно принуждать.

Они привыкли протестовать против самого существования аппарата принуждения тоталитарного государства, принуждавшего народ к соблюдению законов несвободы, и по инерции брешут на нарождающееся демократическое государство, призванное обеспечить, в том числе и принуждением, соблюдение законов свободы.

Полицейское государство? Да: сильное демократическое государство, должное быть куда сильнее тоталитарного. Сильное, в том числе, и своей полицией, и своей армией.

5. «Жители Северного Кавказа – это романтические герои, они на протяжении всей своей истории боролись за свободу, вот и сегодня маленький, но свободолюбивый чеченский народ борется за свободу, таков уж менталитет гордых кавказцев – свобода у них в крови»

Увы, мои оценки прямо противоположны приведенной выше. Логически, приведенная выше оценка опровергается фактом неукорененности в сознании северокавказцев (конечно, не только их) понимания Закона, правильно-построенных законов как необходимого условия свободы.

Менталитет кавказца, на мой взгляд, ближе всего менталитету латиноамериканцев: та же философия и мораль мачо, мужчины, культ мужчинизма, переходящий в культ силы, в свою очередь переходящий в уважение и почитание людей («настоящих мужчин»), сумевших силой добиться власти над… почитателями сильных мужчин. От философии мачо логически неизбежен, в политике, переход к авторитарным латиноамериканским режимам. К авторитарности, а не к свободе и равноправию, тяготеют и северокавказцы: логика поклонения не правоте, а силе, логика морали мужчинизма (мачо) рыхлит почву для законного и логичного раболепия, рабства, согласия на неравноправие.