Анаис - [3]

– Анаис? – переспросил он наконец. – Ты ее еще помнишь? Столько лет прошло!

Я молчу, и он продолжает удивленно:

– Я думал, она была для тебя лишь мимолетным увлечением, одной из твоих бесчисленных побед.

Я упорно молчу.

– Да чего там, ни одна девушка не могла тебе отказать, – добавляет Винсент.

– Но Анаис никогда никому не отказывала, – заметил я человеку, который ни разу не посмел ничего у нее попросить.

Решительно, Винсент совсем не изменился: непременно всунет вам в руки плеть, чтобы высечь себя. Как можно быть таким занудой? Еще и простодушным! В итоге сам потом злишься на себя за то, что его обидел. Может, он этого и добивается? Конечно! Его невозможно не задеть, не унизить, так что в конце концов он оставляет вас наедине с угрызениями совести.

– Анаис всегда была легкомысленной девушкой, – соглашается он с грустной улыбкой.

– Она уступала, как говорится. Не умела отказывать. Но она ни разу никому не отдалась – по-настоящему.

– Даже тебе? Да ладно, – подначивает он.

Я тотчас пожалел о своем добром порыве. Какая сволочь этот Винсент! Сегодня, как и всегда, являет собой живой упрек. Можно подумать, он поджидал меня все эти годы на своей бензозаправке с порножурналами, чтобы продемонстрировать всю ничтожность своего нынешнего существования. А кто виноват? Весь мир, конечно! Все человечество! Допустим. Но я, лично я, здесь ни при чем. Мне до этого нет никакого дела! Я всего лишь хочу, чтобы он рассказал мне об Анаис. Даже если сам мало что знает. Она наверняка больше не появлялась на авеню Анри-Мартен после того как оттуда уехали я и Жером. С чего бы ей туда возвращаться? К одинокому Винсенту? Ради квартиры? Ради более-менее спокойной жизни, которую она могла бы там вести? Это было не в ее духе. Для нее в конечном итоге важнее всего была страсть к приключениям. Она была легкомысленной девушкой, всегда готовой последовать за первым встречным, пусть даже на следующее утро приходилось плестись обратно, шатаясь от усталости и дыша перегаром. Пускай! Нам не было от этого плохо. Таковы правила игры. Но не для Винсента, конечно. Он этой игры никогда не понимал. Он понимал ее по-другому. Он чувствовал, что и в этом кроется какое-то несчастье. Он не умел отдаваться наслаждениям. Он этого не хотел. Он должен был, взломав замок, открыть ларчик, порыться там, так и не посмев ничего взять. Он взглянул на часы и сказал:

– Я через два часа освобожусь. Приезжай! Поговорим об Анаис, если хочешь.

– Хочу, – признался я.

– С возрастом ты стал сентиментальным, – притворно удивился он. И добавил с таким же внезапным и просчитанным вдохновением, какими были все его душевные порывы: – Давай встретимся часов в десять, если ты до этого времени дотерпишь. Об Анаис надо говорить с наступлением ночи, в тот час, когда она просыпалась.

– Ты прав, – согласился я против воли, – в тот час, когда она просыпалась.

Мы встретились у папского дворца. Он припарковал машину в нескольких кварталах от этого места. Мы выехали из города и около часа просто катались. Я не спросил, куда он меня везет, предоставив ему спокойно завершить постановку. Я ведь приехал в Авиньон ради театра? Я получу, что хотел. Так мне и надо: не стоило заговаривать об Анаис. Но Винсент, конечно, и без моей воли вывел бы меня на этот разговор.

С Винсентом всегда было сложно. Для него, как и для всех, кратчайшее расстояние между двумя точками – скорее всего, прямая, но даже это простое решение задачки он непременно обставит необычайно торжественно. Чтобы выпить стакан воды или сходить в туалет, ему нужна один бог знает чья санкция. Вот он какой, Винсент. С ним все становится странным, парадоксальным и невозможным.

Он поставил машину между двумя полуприцепами. Там были еще грузовики, несколько больших мотоциклов. И больше ничего. Только эта стоянка у края проселка, уходившего в пустырь, словно пирс в море.

Винсент увлек меня на другую, еще более узкую тропу. Она излучала неясное сияние млечного пути, указывая нам направление. Занавес рощицы вдруг раздвинулся, и на фоне черной безлунной ночи нарисовались черные очертания небольшого домика. Винсент знал, куда шел. Это место явно было ему знакомо. И я с легкой душой пошел за ним.

На пороге я увидел, что сквозь жалюзи на окнах по обе стороны низкой двери просачивается неяркий свет.

Над бревенчатым баром в глубине зала висела гирлянда разноцветных лампочек: вот и все освещение. Похоже на рыжеватый отсвет угасающих углей. Стены были покрыты толстым слоем гари, сигаретный дым стелился плотными слоями. Создавалось впечатление, будто ты попал в камин.

За столами крашеного дерева и пластика сидело человек тридцать. Кое-кто молча приветствовал Винсента, но никто с ним не заговаривал. Возможно, их смущало мое присутствие: едва открылась дверь, ворвавшийся воздух развеял все разговоры.

Тут были только мужчины. Винсент указал мне на железные табуреты, поставленные один на другой в углу зала. Посетители потеснились, дав нам место за столом. Ножки их стульев ободрали пол.

Кто-то поставил перед нами два стакана и кувшинчик вина. Шум голосов возобновился, став еще гуще, чем дым сигарет. Значит, именно здесь, в этой забегаловке для дальнобойщиков Винсент решил предаться воспоминаниям об Анаис. Шутник, однако! Но Винсент никогда ничего не делает без веской причины, а эти «веские причины» образуют головоломки из бессчетного числа мелких дребезг. Значит, он, как раньше, вынуждает меня раскладывать пасьянс – ладно! Пока я ломаю голову, он живет, ликует – ему того и надо.