Амурские войны - [9]

Получив в обмен на десять тысяч заверения Матроса о том, что он «разобрался» с Лоной и Чертком, Аветисян спокойно явился в «Раму», куда Пекуровский пригласил его по телефону.

В баре, кроме Валика и Чертка, его поджидали Кабан, Грек и люди Матроса — Рахит (Парадиз) и Стас.

— Начинайте! — скомандовал Грек, завидев Анзора, и махнул рукой.

От удара Кабана Анзор затылком распахнул дверь подсобки, где обычно бандиты играли в карты. От второго удара он полетел вниз по ступенькам в подвал. Там его — полуживого — тузили ногами, досками, ящиками из-под бутылок. Теряя сознание, Анзор услышал чей-то возглас: «Добивай!» — и прошептал из последних сил: «Я …заплачу…»

Избиение прекратилось. Анзора вытащили на свет божий, умыли, влили в него рюмку коньяка… И тогда увидел бизнесмен, что в дверях подсобки стоит, ухмыляясь, сам Матрос и наблюдает за происходящим с живим профессиональным интересом.

Тут только уразумел денатуратовый король, что стал жертвой заговора, что плакали отданные Матросу десять тысяч, а вместе с ними — и сорок…

Этот эпизод не завершился «кашлем» Анзора. Узнав о том, что Черток с Пекуровским в самом в самом начале раскрута получили от Аветисяна три тысячи и не сообщили об этом ему, Матрос пришел в ярость, а вспомнив, что они пытались столкнуть его с Кабаном, рассвирепел еще больше и решил рэкетировать своего личного бармена Чертка.

Вместе с Мармурей он пришел в «Льдинку» и сказал Боре так:

— Гони две «штуки», Борис, и учти: я говорю только один раз.

Черток, конечно, заплатил, но, не желая остаться в накладе, в тот же день напал с Кабаном и Греком на своего кореша бармена Давыденкова — одного из участников спектакля с Аветисяном. Бандиты избили Давыденкова до потери сознания прямо на его рабочем месте — в баре «Малахитовая шкатулка», — и, прихватив 500 рублей дневной выручки бара, были таковы…

На глазах распадалось некогда созданное Матросом амурское братство. История с Анзором — тому пример. С определенного времени единственной нормой для амурцев становится «беспредел», то есть стремление урвать побольше, где только можно, наплевав на все остальное.

Перегрызлись ребята с Амура, передрались, как пауки в банке… И вот уже сам Черток не разберет, где свои, где чужие. Все стали чужими среди своих и своими среди чужих одновременно. Да что там Черток? Даже с одного из своих ближайших друзей, Полевого по кличке Поляк, умудрился Мильченко спустить четыре тысячи.

Такая беспринципность, надо сказать, роднила амурцев с «деловарами», у которых коммерческий интерес давно вытеснил все устои. Не случайно избитый, ограбленный и обманутый Аветисян, несмотря ни на что, надолго — до самого ареста — сохранил с бандитами приятельские отношения и даже как-то раз, забыв о прошлом, попросил Матроса — опять же за десять тысяч — помочь замять дело о крупной недостаче в его автолавке, вскрытой работниками Красногвардейского РОВД. Анзор рассчитывал, что половину этой суммы Матрос отдаст покладистым милиционерам, но Мильченко, верный своим принципам, а точнее, своей беспринципности, все деньги присвоил и выручать Анзора не стал — дело замялось само собой…

Нам с вами еще предстоит убедиться в том, что бандиты и бизнесмены со временем становились все более похожими друг на друга. Так два родных брата, разномастные в детстве, приобретают со временем все большее и большее сходство…

Методы выколачивания денег тоже претерпевают у амурцев заметную трансформацию. На место изящного шантажа (так называемого тщательного рэкета) и «красивых» операций окончательно приходят побои, пытки, примитивное запугивание и терроризирование семьи.

Аветисяна во время избиения в подвале пугали горячим утюгом, «цеховику» Коваленко грозили, что взорвут его дом, а малолетнюю дочку ударят головой о стену.

Этот последний «беспредел» с ребенком остановил амурец Лева Монс по кличке Монус, ставший позднее одной из жертв второй панической войны. «Давайте заканчивать, ребята, — сказал он пришедшим к Коваленко бандитам, среди которых был и Матрос. — Меня тошнит от ваших методов…»

Матрос прислушался к критике снизу (еще раз вспомним характеристику!) и велел оставить девочку в покое…

Таким же терроризированием подручный Матроса Мармура угрожал вышедшему после долгой отсидки вору-рецидивисту Гронскому, если тот немедля не заплатит 12 тысяч карточного долга. «Хоть зарежься — а бабки выложи! — сказал непреклонный бандит на мольбы Гронского повременить с расплатой. — А не выложишь, сожительницу твою порешим…» Амурцы, как видно, считали, что у Гронского сохранились неучтенные допосадочные сбережения.

Между тем Гронский на сей раз твердо решил завязать. Его подруга, с которой он планировал расписаться, ждала ребенка. Но прижатый к стенке бандитами, он пошел на новое преступление: под дулом обреза заставил «цеховика» Синицкого раскрыть свои закрома.

— Поедешь на мою дачу, — сказал Синицкий, косясь на смертоносное жерло, — станешь лицом к парадному крыльцу. От дальнего правого угла дома отсчитаешь четвертый кирпичный ряд снизу. В этом ряду дважды нажмешь на пятый кирпич слева — он выскочит. Там лежит 15 тысяч… И не забудь принести сдачу…