Амур-батюшка - [261]

Примеров не было близких, чтобы лгать, красть, пакостничать. А если и случалось, что, например, надувал Федор Барабанов гольдов, то Вася понимал, как это плохо наживаться на чужой беде.

Вася и Петр часто слыхали сказки бабки и матери, рассказы отца, деда о жизни на старых местах, о поездках, о встречах с людьми. Васька помнил каждый из этих рассказов, как городской малыш помнит содержание прочитанной книги.

А отец его, не в пример другим, знал, о чем говорить при детях. Он не с восторгом рассказывал, что торгаш смухлевал и набил мошну, или объегорил другого торгаша, или испортил девку-раззяву, не смаковал про жестокость, лупку, разврат в надежде, что малые глупы, не поймут, или совсем не думая о них.

Но как торгаш хотел взять Дельдику в рабыни и пакостничать, а отец ему за это наклал по шее и чуть не развалил весь дом и как потом другие торгаши завопили, где только возможно стали кричать, что, мол, Егор честных соседей обижает, – про это Вася слыхал.

Бывал он у гольдов, ездил к Сашке, жил у того как свой, учился говорить по-гольдски и по-китайски, слыхал разные рассказы Савоськи, китайцев, Покпы, Айдамбо.

Из ружья стрелять умел, ходил на лыжах, греб в лодке, пахал без огрехов и хватал глубоко, мог выпариться в бане в страшной жаре и бегать на лыжах, когда птица мерзнет, рубил топором, мыл золото.

Сильно занимали его проходящие пароходы и люди, проезжающие на них. Тот мир казался ему куда лучше своего, домашнего. Рано заметил Васька, что и там отца его со «штанами» знают и уважают.

Телеграфист пробудил у Васи интерес к книжке и картинкам. Отец отдал мальчика учиться, считать и писать не к попу, который был назойлив, властен, с загребущими руками, а к Вихлянцеву. Васька бегал через реку и учился охотно.

Вихлянцев его учил и сам учился. Знаний он вкладывал немного в Васину голову, но они ложились там прочно. Если удавалось купить у торговца на баркасе или получить в подарок или в обмен на звериное мясо от проезжего новую книгу, это было праздником, событием для Сергея и Васи.

На баркасах среди других книг доставали Пушкина, Некрасова, Загоскина. Однако выменянные книги были не все хороши, их было мало.

И оттого, что знания доставались с трудом, Васька никогда не был ими перекормлен, как барчук дорогой пищей, что опротивела ему. Цены ей барчук-не знает и, какого стоит она труда людям, знать не хочет.

Вихлянцев обязан был учить Ваську счету и письму. Но он рассказывал про моря, про разные страны, про электричество и про все, что сам узнавал. Мальчик выучил много стихов Кольцова. Вихлянцев сам не крепко знал историю: все, что было до Михаила Романова, путалось в его голове.

Про Петра говорил Сергей с особенным увлечением. Еще любил он порассказать Ваське, что пишут в газетах.

Егор понимал прекрасно, что за ту муку, которую он дает Сергею, мог бы тот гораздо меньше заниматься с Васькой, но платы не прибавлял. Ему казалось, что если набавит, то будет это нехорошо, погубит он дружбу и восторг, что владеют и сыном и Сергеем. Однако всегда держал он Сергея в памяти и всегда помнил всякую его нужду и пособлял ему осторожно.

Старший сын Егора перестал бегать к попу, он тоже учился у Сергея, но такой страсти к знаниям не выказывал.

* * *

Сегодня пурга воет, и Вася остался ночевать у Вихлянцевых. Пеленки сушатся на веревке. В такую погоду русская печь в избе, натопленная за день, как крепость, которую не взять никакому ветру и стуже. У свечи над книжкой склонил голову Васька. А из темноты, покачивая заболевшего животом новорожденного, Сергей рассказывает об этой книжке, что знает сам.

Разговор пошел на весь вечер, и книжка лежала открытая и дальше не читалась. Васька и прежде эти стихи читал, но только сначала. Дальше становилось скучней, как в русской истории после Петра, где толпились царицы и царевны с широкими подолами, как тамбовские девки, когда они наезжают гостить к Дуньке и выглядывают себе женихов.

После урока разговорились про чужие государства.

– Вот нынче, когда экспедиция Максимова была, они как-то ночевали тут с доктором Иван Ивановичем, и приехал на пароходе полковник наш, что телеграф проводил, Русанов… Я послушал их. Вот люди умные! Они спорили все…

Сергей и сам не все понял. Максимов говорил, что, когда народ станет грамотным, Россия пробудится ото сна, будет богатейшим, могущественным государством, что русский человек станет более практичным. А сейчас нет у народа нужных навыков. Служба в казаках, полиции, армии, в чиновничестве развращает. Русанов отвечал, что пока это будет, русских заедят вши. Каких вшей он поминал, непонятно. По его словам, были они хозяевами банков, купцами, модными врачами, от них зависело народное здоровье.

Вечер был долог. Маятник ходиков тикал.

Утром Васька прибежал домой. Пурга стихла.

– Теперь два дня не пойду! – объявил он за обедом.

Все засмеялись. Васька много узнал нового в этот раз из-за пурги, что держала его у Сергея несколько дней и дала наговориться всласть.

На другой день опять пришла почта. Ямщики рассказали, что телеграф работу прекратил, на линии столько обрывов после пурги, что, наверно, до весны не будут стучать аппараты. Сергей, по их словам, выехал в город, куда вызвали его письмом.