Амур-батюшка - [259]

И вот теперь, чтобы бог простил, надо идти в тайгу ловить соболей на церковь. Покпа звал Айдамбо с собой, но тот не согласился, опасаясь, что отец станет над ним издеваться.

«Для себя я мог бы совсем не охотиться, – думал Айдамбо, – обошелся бы, но на церковь надо поймать обязательно, чтобы грех мой простился. Так и поп говорит. Но я пойду и буду думать, что ничего не поймаю, раз я не шаманил. А пошаманишь, опять грех! Да как же я лук без шаманства поставлю? Не хотел бы, да нужда заставляет. Получается, что только тогда церкви поможешь, если будешь шаманить. А это как раз грех!»

– Ан-на-на! – удивился Айдамбо.

Голова его разболелась, руки, ноги отяжелели.

– Почему ты мне не советуешь? – сердился он на жену.

Дельдика вдруг заплакала.

– Ты же у русских жила, их законы знаешь. Как лучше будет, шаманить или не шаманить?

Дельдике казалось, что можно и так и этак, греха не будет, но она видела, что Айдамбо строго правдив и очень гордится этим. Она не желала давать ему совет, который сбил бы его с толку. Но ее злила его нерешительность и надоедала гордость.

– Все смеются над тобой. Тебе в долгах жить хочется!

– Ах, так!.. – закричал Айдамбо.

– Русские и те шаманят! Я сама слышала, как дядя Ваня про это говорил.

Втайне злобясь на жену, Айдамбо стал готовиться, греть бубен над огнем. Настроение его улучшилось, когда жена поднесла ему водки. Айдамбо выпил. Дельдика стала мила ему по-прежнему. Ему пришло в голову, что она ведь ни в чем не виновата.

Айдамбо принес с чердака ловушки и петли, наделал стружек из ветки тополя. Стружки означали изображение душ соболей, которые должны попасть в охотничьи ловушки Айдамбо.

Двери и окна бердышовского зимовья плотно закрыли, чтобы никто не знал, что тут происходит.

Ударяя в бубен, Айдамбо ходил по дому и с увлечением шаманил. Он давно этим не занимался и сейчас с жадностью утолял воспитанную с детства потребность. Он знал, что когда шаманишь редко, шаманство удается, стараешься – и охотничье счастье наверняка вымолишь.

Дельдика, знавшая, что шаманство грех, печально сидела у очага, чувствуя, что у мужа в душе будет теперь еще больший разлад.

Время от времени Айдамбо подкреплялся водкой. Наконец он опьянел, подсел к жене, обнял ее и положил голову ей на плечо.

Вдруг в дверь кто-то постучал. Ужас исказил лицо Айдамбо. Он выглянул в щелку.

– Поп! – отпрянул гольд и забегал по дому. «Что будет? Батюшка говорит, что я для всех гольдов пример, меня даже показывают как праведного, а теперь все узнают. Позор!»

За дверью скрипел снег, кто-то терпеливо ждал, когда откроют.

– Да нет, это не поп, – глянув в щелку, сказала Дельдика и, быстро открыв дверь, впустила Покпу.

– Здравствуйте! – хитро улыбаясь, низко поклонился старик.

Он жил теперь отдельно от детей, в Мылках, со старухой.

– Я тебе помогать молиться пришел, – сказал он сыну. – Слыхать далеко по льду, как ты в бубен бьешь.

– Ничего подобного, я совсем не шаманил!

– А чего же закрыл окна? Еще не стемнело, а ты уж спать ложиться? Я знаю, ты, наверно, шаманил, – подмигнул отец. – Ты сам попу не веришь, только не признаешься, – приговаривал Покпа, раздеваясь и укладывая котомку в угол.

– Он тебя за попа принял, – с улыбкой сказала Дельдика.

– А что, Савоськи нет?

– Его нет, он уехал.

– Жаль! Мы вместе с ним сговаривались идти на охоту. Пойдем с нами.

– Нет, я с вами не пойду. Я по-своему буду охотиться.

– Вот как! Ну, а пороху мне отпустишь?

– Нет, я не имею права чужим товаром распоряжаться.

Покпа с сожалением покачал головой. Родной сын не верил отцу, боялся отпустить пороху, который принадлежал хозяину дома, где Айдамбо жил. Вот какие честные все стали! Каждый боится, что его вором сочтут, если он без хозяина что-нибудь сделать осмелится.

Дельдика пригласила Покпу к столу, подала остатки водки, собрала поужинать, но сначала заставила его постучать железной палочкой в рукомойник, чтобы оттуда полилась вода на корявые ладони Покпы.

Утром Айдамбо, веря в свою удачу, с надеждой, что духи тайги помогут ему замолить грехи в русской церкви, пошел в тайгу на лыжах.

Через несколько дней он явился в Мылки и выложил перед батюшкой на стол четыре собольи шкурки, черношерстные, с густой остью.

– Прощаются тебе грехи, сын! – торжественно сказал поп и благословил гольда, а сам с восхищением косился на роскошные меха. Так быстро добыть столько соболей мог лишь очень счастливый охотник!

«А вот говорят, что Пози нет, что это вранье!» – думал Айдамбо.

Поп хотя и не знал, что Айдамбо шаманил, но заметил его виноватый вид. Айдамбо был кроток, ласков, усерден, вызвался ловить рыбу в проруби – как бы сам на себя накладывал наказание. Но поп не стал спрашивать. Сейчас было не до того: он ждал почетного гостя.

Из тайги на широкой нарте, укрытой ковром, приехал архиерей. В чистом, светлом домике попа, где пол выкрашен свежей желтой краской, а в углу стоит фисгармония, архиерей прожил два дня. Он проводил время в беседах с хозяином, в молитвах и в поездках по гольдским деревням.

В день приезда поп познакомил его с Айдамбо.

– Вот примерный и ревностный христианин.

Гольд поклонился смущенно, поцеловал руку архиерею. Ему стало стыдно, что поп представляет его как образцового христианина, а он обманывает и попа и церковь.