Амнистия - [11]

Рун сказал: «Я хотел бы услышать описание наших обязанностей. То, что я читал, выглядит почти до невозможности простым.»

«Это и есть просто. Это даже приятно, когда вы привыкните. Вас окутает ваш наниматель или кто-то другой, кого назначит ваш наниматель. Если вы и сообщество, которое вас обволакивает, можете общаться, вас могут попросить объяснить или обсудить какой-нибудь аспект нашей культуры, который это сообщество либо не понимает, либо хочет услышать больше. Некоторые из них читают нашу литературу, историю, даже новости. Вам могут дать головоломки для разгадывания. Когда вас не обволакивают, то могут послать с поручением — если вы находитесь внутри достаточно долго, чтобы уметь найти дорогу. Ваш наниматель может продать ваш контракт другому сообществу, может даже послать вас в другой пузырь. Они согласны не отсылать вас из этой страны, и они согласны, что когда ваш контракт истечет, они позволят вам удалиться по дороге из Пузыря Мохаве — ибо отсюда вы и начнете. Вас не будут ранить. Не будет никаких биомедицинских экспериментов, никаких гнусных социальных экспериментов, которые вытерпели пленники. Вы получите всю еду, воду и укрытие, которое вам требуется, чтобы поддерживать здоровье. Если вы заболеете, у вас есть право повидать врача-человека. Мне кажется, сейчас здесь, в Мохаве, работают двое врачей-людей.» Она сделала паузу, и заговорил Джеймс Адио.

«Так значит, кто мы такие будем?», потребовал он ответа. «Шлюхи или домашние животные?»

Тера Кольер испустила звук почти похожий на рыдание.

Ноа улыбнулась без всякой радости. «Конечно, не то и не другое. Но, наверное, пока не выучите язык, вы будете чувствовать себя и тем и другим. Хотя мы, конечно, являемся интересной и неожиданной вещью.» Она выдержала паузу. «Но это — прилипчивый наркотик.» Она оглядела группу и поняла, что Рун Джонсон уже знает это. И Сорель Трент знает. Другие четверо были оскорблены, шокированы, не уверены.

«Данный эффект доказывает, что человечество и сообщества нуждаются в друг друге», сказала Сорель Трент. «Мы обречены быть вместе. Им столь многому надо научить нас.»

Все ее игнорировали.

«Вы говорили, они понимают, что мы разумны», сказала Мишель Ота.

«Конечно, понимают», сказал Ноа. «Но что важно для них, это не то, что они думают о нашем интеллекте. Это то, как они могут нами пользоваться. Именно за это они нам и платят.»

«Мы не проститутки!» сказала Пьедад Руис. «Нет! В любом случае секса в этом нет. И не может быть. И наркотика тоже нет. Вы сами это говорили!»

Ноа повернулась, чтобы посмотреть на нее. Пьедад не слишком прислушивалась, и она жила в ужасе проституции, наркотической зависимости, болезней, всего, что может повредить ей или украсть ее способность заиметь семью, на которую она надеялась. Ее две старшие сестры уже продавали себя на улицах. Получив работу у сообществ, она надеется спасти их и себя.

«Никакого секса», согласилась Ноа. «А мы — их наркотик. Сообщества чувствуют себя лучше, когда обволакивают нас. Мы тоже чувствуем себя лучше. Догадываюсь, что это только честно. Те среди них, у кого есть трудности адаптации к этому миру, успокаиваются и заметно улучшаются, если время от времени они обволакивают одного из нас.» Она на секунду задумалась. «Я слышала, что у человеческих существ поглаживание кошек снижает давление. Для них обволакивание одного из нас успокаивает их и снижает то, что переводится как разновидность биологической ностальгии.»

«Мы могли бы продавать им кошек», сказала Тера. «Только холощеных, чтобы им и дальше надо было их покупать.»

«Собаки и кошки им не нравятся», сказала Ноа. «Фактически, после того как вы поживете в пузыре некоторое время, кошки и собаки вас тоже разлюбят. Они, кажется, чуют в нас что-то, что мы сами не можем заметить. Паникуют, когда мы проходим мимо. Кусаются и царапаются, когда мы пытаемся их погладить. Этот эффект длится месяц-другой. Когда я выхожу, я вообще избегаю домашних животных и даже на фермах держусь от них подальше.»

«Быть окруженной ими — это похоже на то, что по тебе ползают насекомые?», спросила Пьедад. «Я не терплю, когда по мне что-то ползает.»

«Это не похоже ни на что, о чем вы знаете», ответила Ноа. «Я только могу вам сказать, что это не больно, что это не скользко и не неприятно никоим образом. Единственная проблема, которая может возникнуть — это клаустрофобия. Если у кого-нибудь из вас есть клаустрофобия, вам надо отказаться сейчас же. Для тех, у кого ее нет, что ж, вам повезло, что мы им нужны. Это означает работу для тьмы людей, которые иначе ее не имеют.»

«Мы — наркотики по вызову, стало быть?», спросил Рун, и улыбнулся.

Ноа улыбнулась в ответ. «Да. И у них нет истории наркомании, нет сопротивления к ней, и, очевидно, нет с этим никаких моральных проблем. Они внезапно подсели на иглу. На нас.»

Джеймс Адио сказал: «С вами как-то расплачиваются, переводчик? Вы подсаживаете их на нас, потому что они для вас что-то делают?»

Ноа покачала головой. «Никакого отката. Только то, что я сказала раньше: работа. Нам надо жить, им тоже. Мне откат не нужен.»

Он посмотрел на нее долгим, печальным взглядом. «А я бы взял», сказал он. «Не хотелось бы брать, но взял. Они вторглись к нам. Они взяли верх.»