Амнезия - [68]

Родители с бабушкой сидели на кухне в халатах и пили чай. Эта мирная картинка заставила его непроизвольно улыбнуться. Они пожелали Джеймсу счастливого Рождества, а бабушка крепко обняла его. В глазах ее стояли слезы, влажные горячие губы коснулись щеки. Джеймс и сам чуть не расплакался. Давно уже никто не обнимал его с такой теплотой.

Остаток дня прошел тихо и безоблачно. Развернули подарки — обычное разочарование, — сели за праздничный стол. Затем, осоловелый и разомлевший, Джеймс долго слушал об умерших и угодивших в больницу за прошедший год бесчисленных бабушкиных знакомых. Нет, смерти она не боится, но Джеймсов отец должен дать обещание, что позволит ей уйти из жизни, если когда-нибудь она перестанет понимать, кто она такая. После этих слов в гостиной повисло долгое молчание.

Вскоре Джеймс извинился и отправился в туалет. По сравнению с душной гостиной здесь было свежо и прохладно. Он только успел расположиться на сиденье, как в дверь позвонили. Ряженые, решил было Джеймс, но вместо вежливого отцовского «Спасибо, не нужно» услышал громкие голоса и топот ног. И тут фаянсовую емкость под ним заполнил оглушительный звук. За дверью рассмеялись. Джеймса бросило в пот.

В дверь снова позвонили. Джеймс застонал. Смех, цокот каблуков по плиткам. Кто эти люди? Что они здесь забыли? Отцовский голос, неожиданно звонкий и самоуверенный, перекрывал голоса остальных. Джеймс не слышал слов, но, судя по взрывам смеха, отец пытался шутить. Около минуты в коридоре стоял гогот, потом наступило торжественное молчание — отец явно сменил тему. Джеймс навострил уши. О чем они там говорят?… Наш сын Джеймс, который, как вы знаете…

Джеймс так растерялся, услышав собственное имя, что не сдержался и снова выдал оглушительную пулеметную трель. Короткое молчание — Джеймс затаил дыхание, — и внезапно кто-то замолотил в дверь туалета, раздались незнакомый насмешливый голос и взрывы смеха. Дверная ручка задергалась. Джеймс отчаянно вцепился в нее, молясь, чтобы замок выдержал. Пот заливал лицо. Пахло невыносимо. Наконец, к его несказанному облегчению, голоса стихли, сменившись далеким бормотанием, и дверь оставили в покое.

Джеймс вымыл руки и лицо и осторожно приоткрыл дверь. В коридоре было пусто. Он уже хотел подняться к себе, но любопытство пересилило. Джеймс и не предполагал, что у отца с матерью есть друзья. Выходит, его родители были душой местного общества, а отец, такой застенчивый и не слишком приветливый, оказывается, редкий балагур. Верилось с трудом, поэтому Джеймса потянуло хоть одним глазком заглянуть в гостиную.

Стараясь не шуметь, Джеймс надавил на ручку, дверь гостиной отошла на несколько дюймов. Послышались гул голосов, музыка, запахло сигаретным дымом, но лиц Джеймс по-прежнему не видел. Он приоткрыл дверь шире. Неожиданно она скрипнула, и в гостиной стало тихо. На Джеймса смотрели сотни глаз. Он пробормотал извинения и только собрался улизнуть, как над ухом раздался громкий голос:

— Джеймс! Входи, приятель, тебя-то нам и надо!

Потрясенный Джеймс перевел взгляд на говорившего: румяного и лысого гостя в клетчатом пиджаке и галстуке-бабочке, на вид изрядно навеселе. Несмотря на фамильярный тон клетчатого, Джеймс мог поклясться, что видит его первый раз в жизни.

— Простите? — холодно обронил Джеймс.

— Простите? — передразнил Джеймса краснолицый. — Вы только посмотрите, что за птица!

Гости ответили взрывами визгливого хохота.

Не сознавая, что делает, Джеймс двинулся к обидчику.

— Кто вы такой?

— Кто я такой? Ну ты даешь, парень! Разве дворецкий меня не представил? Срочно откажи ему от места! Нет, ну надо же, какая вопиющая халатность!

Комната снова наполнилась отвратительным гоготом, и краснолицый, явно красуясь перед публикой, решил закрепить победу.

— Ах да, должно быть, ты ничего не слышал! Еще бы, так пернуть!

Ответом ему были гиканье, гогот, истерические взвизги и имитация громкого выпускания газов. Взбешенный Джеймс разыскал глазами родителей и бабушку. Он был уверен, что они тоже возмущены словами наглеца. Вот сейчас отец на правах хозяина дома схватит краснолицего за грудки и выставит вон, но до этого мать залепит нахалу пощечину, а бабушка коленкой заедет ему по яйцам! Но, к удивлению Джеймса, все трое весело смеялись вместе с остальными гостями.

Краснолицый нагло уставился на Джеймса и, когда последние смешки утихли, продолжил:

— Родители только что рассказывали нам о твоем детстве, Джеймс. Да уж, ты был со странностями! Пописывал стишки, стеснялся девочек. Всегда хныкал и изображал больного, а еще придумал себе приятелей и не хотел играть ни с кем, кроме них… Какой впечатлительный мальчик, как сказал доктор-португалец, лечивший твою астму.

Джеймс задохнулся от гнева. Как могли родители разболтать его детские секреты какому-то незнакомцу?

— Помнишь, как ты описался в доме у друзей, когда играл в «Монополию» и не хотел прерывать игру, боясь, что твои партнеры словчат, если ты выйдешь из комнаты?

— А тот случай, когда старшеклассники обозвали тебя слабаком, а затем украли твои брюки и повесили их на дереве в школьном дворе и тебе пришлось, хныча, добираться до дома в трусах? Вот была потеха!