Амиго - [5]

Шрифт
Интервал

«Вот и вся!» — папочка сказал, что в переводе с украинского означает: «Вот и всё, кончилась моя на фиг жизнь!» И даже евро кому-то, а?!


Звонок в дверь. Тявкнули собаки. Одеяло на кровати зашевелилось, но тот, кто спит там, не поднялся. Жанна идет открывать дверь, кошки бегут за нею — хвост трубой, за ними по обязанности ползут и собаки, роняя на пол слюни.

На пороге НИНА. Одета роскошно: высокие сапоги, песцовая шуба, кожаная с золотыми застёжками сумка, чёрные очки.


НИНА. Добрый день. (Встала у порога, сняла очки, вертит головой.)

ЖАННА. Вот тебе и, пожалуйста, мамуль, уже и хозяева пришли. Ну, я вам скажу, эксплуататоры! Никуда не поеду. Вот моя деревня, вот мой дом родной. Вот качусь я с горки по горе крутой. Режьте, жгите, рвите, жучьте — не поеду. Как дам вам сейчас поджопника всем — будете лететь вперёд, пердеть и радоваться!

НИНА. А?


Софья Карловна и Григорий Иванович встали из-за стола, пришли в коридор.


ЖАННА. Да. Последнее моё слово. Мы дворяны и будем таскать коробки? Я итак расклейщица, пикетчица, агитатор. Не поеду. Рука больная! Меня, главно, неравноправие заедает! Некоторым — евро! А мы карячься! Обдурачили нас! Такую квартиру за так отдаём! Свобода, равенство, братство!

НИНА(помолчала, снимает перчатки). Ага. Понятно. А вы, когда вчера у нотариуса бумаги подписывали, уже это знали?

ЖАННА. Нет. Не знали. Не знала. Я была выпившая. Честно скажу. От отчаянья.

НИНА. Ага. Понятно. А когда свою новую квартиру смотрели — соображали?

ЖАННА. Я была выпившая.

НИНА. Ага. Понятно. Амнистия в дурдоме. А сейчас?

ЖАННА. И сейчас выпившая. И что?

НИНА. А она?

ЖАННА. И она выпившая. И он. С горя. От безысходности, тупика и отчаяния!

НИНА. Ну вот. Я ж не виновата, что вы обкумаренные алкоголики, «у» сказать не можете.

ЖАННА. Можем. У-у. В смысле, я принимаю самокритику. Мама слабая, больная, Костик самоустранился. Не поедем. Тут будет музей современного искусства. Музей рубаи. Современного рубаи. «Я кустик, стою в степи, одиноко и грустно, где ты, где ты, наше лето?» Вот так. К тому же у меня рука вот. Вертолёт. Собирать некому. Мы дворяны к тому же.

НИНА(улыбается). Не канает. Карте место. Теперь это моё.

ЖАННА. А?


Нина идет мимо Григория Ивановича, Жанны и Софьи Карловны на кухню, задержалась на секунду у тахты, смотрит на одеяло. Пошла дальше, открыла дверь, на неё падают знамёна, Жанна бросается, ставит их на место.

Григорий Иванович, Жанна и Софья Карловна, не сводя глаз с Нины, входят на кухню и садятся на диванчик. Нина осмотрела кухню, улыбнулась.


НИНА. Не канает, говорю. Вот ты и ты, зверь-воробей. И ты, пенс. Все пенсы, короче, идут сейчас на помойку, ага? Берут коробки и начинают своё барахло засовывать туда, ага? К вечеру я подгоняю машину, ага? Ну и отхомячимся друг от друга. Так?

СОФЬЯ КАРЛОВНА. Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало!

НИНА. А?!


Софья Карловна вдруг столбиком упала на диванчик.


ЖАННА. Обморок у мамули! Мы дворяны! Она хотела жизненные важные советы дать вам посредством Хайяма, а вы?! (Поднимает, садит Софью Карловну, плачет). Мамуля поэт!

СОФЬЯ КАРЛОВНА. Знайся только с достойными дружбы людьми…

ЖАННА. Тише, мамуля, мы знаем, но когда такая ситуация, то приходится…

ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. У Сони мозг от испуга разжижился. Гы-гы-гы. А я ведь тут инкогнито. В смысле, я не тут живу.

НИНА. Я знаю, кто тут живёт, пенс.

ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Мне из агентства недвижимости обещали евро. Я бумагу для магазина не подпишу. Согласие моё надо. Ваши крысы и тараканы из вашего, так сказать, пункта питания ко мне, имеется в виду, поползут. Не подпишу. Евро. Я сосед сверху, Григорий Иваныч.

НИНА. Дикий ты, Григорий Иваныч. Давай, скинься в тюбик, там сыро и прохладно. Обломайся. Гуляй. Ну? (Пауза). На помойку обе две и ты до кучи. Тебе лично «чирик» дам. Коробки, спихать — вон. Завтра из Парижа привезут особым вагоном белый рояль. Так что вас тут уже не должно быть в потенции. Ну? Усвистали.

ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ(улыбается). Париж. Тумбулянеже. А где мы виделись? Знакомы, да? А на грудку возьмёте с нами? У нас «детская». За новоселье? А то не будет в новом доме счастья, едрит твою копалку, гы-гы-гы.

ЖАННА. Ага, ага! Новоселье, а? Надо кошку было вперёд пустить, это необходимый аксессуар, такой афоризм есть, а то не срастётся. И обмыть, на сухую не выйдет! Пойдёмте, тяпнем?

НИНА. А?

ЖАННА(смотрит на Софью Карловну и Григория Ивановича). Ну, да. Нет. Ну, пошлите, нет? (Пауза). А вы?

НИНА. Что? (Закурила, шубу не снимает). Я пока тут всё померяю рулеточкой, чтоб знать, где что поставить.

ЖАННА. Ну не знаю. У нас же тут вещи. Пропадёт ещё что важное из маминого наследства, какой-то этапный стих. Как мы оставим тут чужого человека? (Помолчала, кричит). Ему дак «чирик»!

НИНА. Хорошо вы кондорить можете. Так. Всем по «чирику». Я открою окна.

ЖАННА. Нельзя. Цветам капут наступит, кошки выскочат.

СОФЬЯ КАРЛОВНА(кричит). Ты лучше голодай, чем что попало есть!

НИНА. Это что, её так глючит?

ЖАННА. Она поэт! На неё творчество находит! Рубаи на все случаи жизни!

НИНА. Да и эту клинит всю дорогу. Ждать мне, когда вы от пьяного угара очухаетесь?

ЖАННА. Ждать.


Еще от автора Николай Владимирович Коляда
Баба Шанель

Любительскому ансамблю народной песни «Наитие» – 10 лет. В нем поют пять женщин-инвалидов «возраста дожития». Юбилейный отчетный концерт становится поводом для воспоминаний, возобновления вековых ссор и сплочения – под угрозой «ребрендинга» и неожиданного прихода солистки в прежде равноправный коллектив.


Американка

Монолог в одном действии. Написана в июле 1991 года. Главная героиня Елена Андреевна много лет назад была изгнана из СССР за антисоветскую деятельность. Прошли годы, и вот теперь, вдали от прекрасной и ненавистной Родины, никому не нужная в Америке, живя в центре Манхэттена, Елена Андреевна вспоминает… Нет, она вспоминает свою последнюю любовь – Патриса: «Кто-то запомнил первую любовь, а я – запомнила последнюю…» – говорит героиня пьесы.


Для тебя

«Для тебя» (1991) – это сразу две пьесы Николая Коляды – «Венский стул» и «Черепаха Маня». Первая пьеса – «Венский стул» – приводит героя и героиню в одну пустую, пугающую, замкнутую комнату, далекую от каких-либо конкретных жизненных реалий, опознавательных знаков. Нельзя сказать, где именно очутились персонажи, тем более остается загадочным, как такое произошло. При этом, главным становится тонкий психологический рисунок, органика человеческих отношений, сиюминутность переживаний героев.В ремарках второй пьесы – «Черепаха Маня» – автор неоднократно, и всерьез, и не без иронии сетует, что никак не получается обойтись хорошим литературным языком, герои то и дело переходят на резкие выражения – а что поделаешь? В почерке драматурга есть своего рода мрачный импрессионизм и безбоязненное чутье, заставляющее сохранять ту «правду жизни», которая необходима для создания правды художественной, для выражения именно того драматизма, который чувствует автор.


Носферату

Амалия Носферату пригласила в гости человека из Театра, чтобы отдать ему для спектакля ненужные вещи. Оказалось, что отдает она ему всю свою жизнь. А может быть, это вовсе и не однофамилица знаменитого вампира, а сам автор пьесы расстаётся с чем-то важным, любимым?..


Куриная слепота

Пьеса в двух действиях. Написана в декабре 1996 года. В провинциальный город в поисках своего отца и матери приезжает некогда знаменитая актриса, а теперь «закатившаяся» звезда Лариса Боровицкая. Она была знаменита, богата и любима поклонниками, но теперь вдруг забыта всеми, обнищала, скатилась, спилась и угасла. Она встречает здесь Анатолия, похожего на её погибшего сорок дней назад друга. В сумасшедшем бреду она пытается вспомнить своё прошлое, понять будущее, увидеть, заглянуть в него. Всё перепутывается в воспаленном сознании Ларисы.


Тутанхамон

В этой истории много смешного и грустного, как, впрочем, всегда бывает в жизни. Три немолодые женщины мечтают о любви, о человеке, который будет рядом и которому нужна будет их любовь и тихая радость. Живут они в маленьком провинциальном городке, на краю жизни, но от этого их любовь и стремление жить во что бы то ни стало, становится только ярче и пронзительнее…