Аметистовая корона - [27]

Констанция благодарила всемогущего Бога — ее духовник действительно знал жонглера. Имя Питера Абеларда также было ей знакомо. Она слышала о нем, еще, будучи совсем юной девушкой, когда жила в монастыре. «Интересно, — подумала она, — что скажет ее сестра Бертрада, когда узнает, что жонглер был учеником знаменитого философа?»

Руки Констанции дрожали — сказалось напряжение последних суток.

В заключение истории о жонглере отец Бертран сказал:

— Когда Сенрен оставил Париж, то это был уже совсем другой человек. Он перестал верить в Бога… Даже проклял его, после всего, что случилось с Питером Абелардом. Что же еще добавить? Сенрен был истинным поклонником Абеларда. Он готов был сгореть за него. Они были люди, так сказать, из одного теста — без слов понимающие мысли друг друга. Мы приходили в бешенство оттого, что Сенрен, который был младше нас, так хорошо понимал учителя. Мы и предположить не могли, что с ним могут произойти такие перемены.

— Вы не защищаете его? — спросил один из рыцарей отца Бертрана.

Святой отец удивленно посмотрел на него.

— Как можно проклинать Бога? Как можно так ненавидеть? Это непростительно даже для сумасшедшего. Но Бог прощает своим детям даже такие грехи, и я не сомневаюсь, что ангел все равно будет защищать душу Сенрена, где бы эта душа ни витала.

И присутствующие стали обсуждать, как можно искупить свои грехи… Потом их разговор опять вернулся к Питеру Абеларду, к его методу изучения философии.

— Вы знаете теорию Питера? — спросил отец Бертран. — Это довольно интересная теория. Его концепцию обсуждали не только в Нотр-Даме, но и в других монастырях. Она вызвала много споров, кто-то поддерживал ее, кто-то был ярым противником. Теория Абсларда многих поставила в тупик. Обучая своих студентов, он основывался не на фактах, не на различных понятиях, а на определенном восприятии вещей.

— Это интересно, — заинтересовался его молодой коллега.

— Интересно?! Это просто великолепно! Абелард создал новую школу, свою школу. Он излагал проблему, а студенты обсуждали ее и посредством вопросов и ответов приходили к определенному мнению. Это было их собственное мнение, и они могли аргументировать его. Студенты любили его занятия, на них никогда не было скучно, и даже его лекции заставляли думать. Они не были занудными, он часто обращался к слушателям…

Констанция немного расслабилась, поняв, что разговор перешел исключительно на научную тему. Они говорили о философии и совсем не вспоминали о жонглере. Но графиня была настороже, на тот случай, если они вдруг вернутся к старому разговору. Вступить в их научный разговор она не могла — было неприличным женщине вмешиваться в разговор о церковных делах. Она знала, что отец Бертран в таком случае просто перестанет рассказывать.

Голова леди Морлакс раскалывалась, а путь еще предстоял неблизкий. Прежде чем они достигнут имения, пройдет еще несколько дней. Но, по крайней мере, им больше не придется останавливаться на ночлег на краю дороги или в лесу. Констанция уже сказала Эверарду, что отныне они будут ночевать только в гостиных дворах и имениях.

Графиня говорила себе, что пора прекратить это глупое преследование, что она устала. Но, Господи, как она хотела быть своей в этой мужской компании!

Одна из ее девушек, Ума, подъехала к графине.

— Миледи! — Ума немного запыхалась. — Вы должны дать себе небольшой отдых, нельзя столько времени находиться в седле.

Констанция потерла глаза кончиком пальцев и вытерла предательскую слезу — уже давно никто не проявлял такую заботу о ней. Повернув свою лошадь, она поехала по направлению к карете, в которой ехали ее дочери с няньками.

А в это время несколько человек стояли в тени деревьев Кидскровского леса. Они были на лошадях и стояли полукругом. Всадники живо обсуждали волнующий всех их вопрос.

— Это значит, что они потеряли его? — сказал первый. — Говорили, что они будут искать до тех пор, пока не найдут… Что же в таком случае делать нам? Они ведь заплатили…

Другой всадник выглядел несколько взволнованным, перья на его шлеме обвисли. Он продолжал начищать свою саблю, которая и так уже сверкала на солнце.

— Они сказали, что потеряли его в бурю, когда он сбежал из своей колымаги, — вступил в разговор еще один всадник. — Но надеются все же поймать его…

— Если уж они упустили его и он сбежал, то вряд ли кто сумеет найти его и задержать. Он слишком умен для того, чтобы снова попасться.

Рыцарь, увенчанный шлемом с белыми перьями, продолжал молча слушать болтовню всадников. Он выглядел необыкновенно красивым в своей белой тунике, со сверкающей, переливающейся в лучах солнца саблей.

— Шпионы… — презрительно сказал он, и в гортанном нормандском говоре послышался французский акцент.

Он вынул из-за пазухи сумку и какое-то время осматривал собравшихся взглядом синих глаз, а потом бросил сумку к их ногам.

— Найдите его! — сказал он.

Один из всадников поднял сумку и достал кошелек. Он открыл его, и золотые монеты посыпались на ладонь.

— Достаточно ли этого?

— Да, вполне. Больше, чем достаточно. Рыцарь наблюдал, как всадники развернулись и двинулись в путь. Один из них повесил сумку с золотыми на бедро.