«Америкашки» - [10]
– Уже двадцать лет живут в Париже и не имеют вида на жительство?
– Я постоянно путешествую, – солгал Гордон без малейшего угрызения совести.
Многие американцы, подобно ему, уклонялись от этой формальности. Не регистрироваться ни в полиции, ни в налоговой, инспекции, ни в многочисленных обязательных кассах, свирепствующих во Франции, представляло собой вид свободы, будь это даже свобода от бумажной волокиты. Эта последняя пугала Гордона больше, чем полиция.
– Месье путешествует? И с каким горючим?
– Не понимаю... Вы хотите сказать, какая у меня машина. У меня ее нет. Впрочем, я не умею водить машину.
Раздался смех Леже. Он на короткое время стал славным папашей, каким, вероятно, бывал дома, после сытного семейного обеда, сидя перед телевизором. "Ничто так, как смех, не может обнаружить умственный уровень человека", – подумал Гордон.
– Я не говорю о машинах. На какие деньги?[4]
Это был первый действительно затруднительный вопрос, который он ему задал.
– Я работаю... Я писатель, – пробормотал он с равнодушным видом, как будто это само собой разумелось.
– Позднее рассмотрят источники доходов месье.
Гордон был удивлен, что Леже упустил такой прекрасный случай помучить его.
– У вашей жены тоже документы не в порядке!
– Вы сможете за это привлечь ее к суду, – ответил Гордон с мрачной иронией.
Дебур прошел в спальню, чтобы позвонить. Первый звонок был к судебно-медицинскому эксперту. Его жена ответила, что он уехал более часа назад.
– Должно быть, он заблудился, тут всего десять минут пути, – сказал Дебур, которого раздражало это опоздание.
Затем он набрал другой номер. Его губы под усами сами собой сложились в чарующую улыбку.
– Мадемуазель Надин Бланшар, пожалуйста...
На его лице выразилась досада:
– Я бы хотел передать ей... чтобы она, как вернется, позвонила господину Дебуру...
Он взглянул на диск телефона и сказал номер.
Положив трубку, он в течение нескольких секунд размышлял, полулежа на кровати. Он рассеянно смотрел на декоративные украшения, подвешенные к потолку: находящие один на другой диски из прозрачного пластика, сходные с теми, которые он прежде заметил в гостиной и в ванной. Эти украшения скорее можно было представить себе в каком-нибудь ночном кафе или в магазине мод, чем в квартире.
Он поднялся и вернулся в ванную.
Войдя туда, он ощутил легкую дрожь. Затем, вновь обретя профессиональную невозмутимость, наклонился, чтобы рассмотреть вблизи тело Дженни.
– Леже, ты можешь зайти сюда на минутку?
Дебур звал своего коллегу, жестом приглашая его зайти в спальню, как если бы хотел сообщить ему что-то по секрету.
Леже нехотя оставил Гордона. Входя в спальню, он обошел пижамную куртку и трусики Дженни, которые еще валялись на полу, рядом со стенным шкафом.
Дебур закрыл дверь.
– Как ты думаешь, может, надо подождать Манэна, чтобы узнать, в какое время она умерла? – предложил он спокойно.
– Ишь ты, какой добренький выискался! – закричал Леже, позеленев от гнева. – Ты тоже хочешь давать мне советы? Я на пятнадцать лет дольше, чем ты, работаю в полиции!
– Да, папа, – согласился Дебур с лукавой улыбкой. Внезапно его лицо стало жестким: – Не мешает, чтобы ты знал, что я сам должен вести следствие. Я понимаю, что ты скучаешь, потому что теперь даже воры отдыхают в августе и тебе нечем заняться. Но это не причина, чтобы портить мне работу. При первой же трудности или неблагоприятном повороте дела ты все взвалишь на меня! Так что я предпочел бы с самого начала самостоятельно вести это дело.
– Что? Ты еще хочешь и приказывать мне! Подожди, вот вернется патрон, тогда посмотрим!
– Перестань, пожалуйста, Леже! Ты, как и я, знаешь, что смотреть нечего. Позволь мне делать мою работу, – твердо, но без малейшей враждебности, сказал Дебур.
То, что говорил Дебур, было правдой, однако Леже не мог ее принять. Пока еще не мог. Хоть он и был по службе выше Дебура, однако это было лишь на время отпусков. И если между ними возникнет конфликт, то их шеф, по возвращении, будет судить об их отличиях строго с профессиональной точки зрения. А у Леже было больше, чем у Дебура, шансов на то, что его отстранят от дела.
Было бы, однако, несправедливым сказать, что Леже был обязан своей лишней нашивкой только продолжительности службы. Он лучше, чем Дебур знал, как обращаться с бродягами. Он хвастался знанием их языка, и его старые добрые методы всегда оказывались эффективными, чтобы заставить их раскаяться. В противоположность Дебуру, который вел себя деликатно, даже если говорил со всякой швалью, Леже, чтобы ударить кого-то, никогда не прибегал к помощи своих подчиненных. Если борьба с воровским миром была обычным делом, начальную стратегию которого ему удалось усвоить, то вне этой области он плелся в хвосте событий. На самом деле, несмотря на всю его грубость, у него была душа мелкого чиновника. Распутывать отдельные преступления или замысловатые грабежи, выявлять их виновников, находить их притоны – такую работу обычно доверяли Дебуру.
