Американский дневник - [30]

И он многого добивался в этом направлении. А главное — это все же механизация, технический прогресс. И уже будучи взрослым, когда мы жили с ним на общей даче под Москвой и занимались огородничеством, Павло (так, на кубанский манер, я называл его и позже) поражал меня своей изобретательностью. Он органически не мог мириться с монотонным ручным трудом и всячески старался механизировать его, облегчить, упростить. И многого добивался в своих выдумках, начиная от приспособлений для равномерной посадки семян, автоматического полива растений и кончая устройствами для осторожного съема спелых фруктов, агрегатом для размельчения больших комьев почвы и всевозможными разбрызгивателями для орошения грядок и лужаек.

А чего стоило его изобретение для отпугивания птиц — нарисованные на листе блестящей жести страшные глаза какого-то животного, — это отлично срабатывало!

Руки у Павла были «золотые», если говорить о всякого рода механических поделках, и он любил этим заниматься. Не зря же его друзья и знакомые называли его Кулибиным.

Запомнилась история с моими настенными часами, доставшимися мне из каких-то немецких трофеев. Шли они неплохо и довольно точно показывали время. Но однажды по неосторожности я зацепил их стремянкой, и часы, ударившись о пол, разлетелись, что называется, в «пух и прах». Собрав останки в чудом уцелевший деревянный корпус, я оставил их на виду в передней, чтобы вынести потом во двор в мусорный бак. Увидев этот лом, Павло попросил его у меня «на запчасти». А когда мы выехали весной на дачу, он принес мне возрожденные из небытия мои трофейные часы. Утерянные или поломанные детали он изготовил из подручных материалов, в том числе из консервных банок. Я повесил их в кухне, не очень-то надеясь на то, что они смогут исправно нести положенную службу. С тех пор они висят там вот уже более полвека. И не просто висят, а служат верой и правдой, не уступая по своей точности кремлевским курантам…

Но возвращаюсь к нашим детским годам. Как-то само собой получилось, что мы с сестрой негласно поделили младших между собой: у Нины под опекой оказался Шурка, а я стал опекать Павла. И никому в обиду мы своих подопечных не давали, старались в меру своих сил и возможностей защищать их. И хотя я вскоре расстался с хутором — уехал сначала в Ленинград, а затем по комсомольской мобилизации на дальневосточную путину, — наша с Павлом особая привязанность друг к другу сохранилась до конца.

Наши встречи всегда были для меня большой радостью и случались они, как правило, неожиданно — Павло любил «возникать» без предупреждений. Так было, в частности, во Владивостоке, где он объявился вдруг после почти десятилетней разлуки со мной на хуторе. Придя с работы, я обнаружил спящего на моей кровати какого-то парня, которого смог распознать только после того, как разбудил его. Передо мной оказался никто иной, как мой единоутробный меньшой брат во всей своей красе: молодой, лет 17—18 юноша в комсомольском костюме защитного цвета (вошедшей в те годы в моду с лёгкой руки лидера немецких коммунистов Тельмана «юнгштурмовке») и со своей, так хорошо мне знакомой добродушной улыбкой простака, мой «подопечный» Павло!

Оказалось, что он с большой группой комсомольцев-энтузиастов был направлен ранней весной 1932-года на строительство авиационного завода где-то в дальневосточной тайге (вокруг которого возник потом новый город-герой, Комсомольск-на-Амуре). Стройка эта в оборонных планах страны числилась в ряду первоочередных и, как «ударная», была возложена на комсомол. Но поскольку первопроходцы прибыли в Хабаровск слишком рано, когда река Амур, по которой им предстояло отправиться к месту назначения, была еще покрыта льдом, они вынуждены были задержаться там в ожидании, когда река станет судоходной. Вот Павло и воспользовался этой заминкой, чтобы навестить своего «опекуна» во Владивостоке.

Следующая встреча с ним состоялась лет через пять или шесть в Москве, где я тогда учился, и тоже для меня совсем неожиданно. Придя из института, я застал в комнате общежития Павла, беседовавшего за чаем с моей женой и двухлетней дочуркой. И на этот раз он навестил меня не специально, а «завернул по пути»… в Америку, куда Авиапром направлял его с двумя или тремя такими же передовиками строительства и производства для прохождения практики на авиационных заводах США. Теперь он выглядел иначе, чем при нашей встрече во Владивостоке: это был уже молодой мужчина в расцвете сил, по всему облику которого сразу было видно, что перед вами незаурядный руководитель либо строительства, либо производства. Тогда он был начальником одного из ведущих цехов завода в Комсомольске. И принарядили его, как надо, чтобы показаться американцам — в отличном костюме, дорогом, модном тогда, кожаном пальто и, конечно, в фетровой шляпе. Я искренне гордился своим преуспевающим младшим братом и с нескрываемым удовольствием знакомил с ним моих коллег-студентов.

А через несколько лет, когда я уже заканчивал свой институт — опять встреча в Москве: на этот раз Павла командировали на учебу в Промышленной академии, где руководителей народного хозяйства страны. Теперь он приехал в Москву не один, а с молодой, красивой женой-спортсменкой.