Американский дневник - [26]

В этот день сотни людей — сотрудников нашего и других павильонов — поднимались на третий этаж в раздел «Космос» и отдавали последнюю дань уважения одному из первооткрывателей космических тайн — русскому и советскому гражданину и Человеку Планеты.

Они останавливались перед большим черно-белым портретом, с которого на них спокойным взглядом смотрел Человек из Советской России для одних — и Человек из истории — для других. Посетила это траурное место и делегация из американского павильона во главе с самим фон Брауном, тем самым, который готовил ракеты для обстрела Лондона, был генералом СС, а теперь идеологом ракетостроения в Штатах. К полудню люди шли вереницей, уже не останавливаясь, лишь на секунду замедляя шаг, чтобы по-человечески сострадать нам, русским.

…Первыми у портрета побывали со скорбной миссией руководители нашего павильона. Чуть позднее пришли представители советских организаций в Канаде: Морфлота, Аэрофлота и Интуриста.

Среди сотрудников Генерального консульства СССР я обратил внимание на высокого со спокойной статью человека, которому было за пятьдесят. Он выделился тем, что, поднимаясь по лестнице, перестал обращать внимание на оживленно беседующего с ним попутчика. Он остановил его эмоциональную речь жестом. С того момента этот человек не сводил взгляда с лица космонавта, а его лицо приобретало все большую задумчивость.

Было такое ощущение, что это необычная личность в иерархии советских сотрудников здесь, в павильоне, и даже в Канаде. Он не ушел со всеми, а отойдя в сторону, одиноко созерцал печальный ритуал у советского Сына Земли. Неожиданно он отвернулся в сторону стендов, но встретив наши взгляды, отошел к перилам. А я успел заметить, что в его глазах, уставших от забот и, видимо, от глубоко проникшей в его душу скорби, застыли слезы…

Позднее, встречая этого человека среди наших людей в павильоне, я узнал, что это был Генеральный консул Павел Федорович Сафонов, один из опытнейших дипломатов. И всегда, кто бы ни говорил о нем, обязательно отмечал с доброй долей уважения, что он был одним из комсомольцев тридцатых годов — первооткрывателей и строителей города-символа на Дальнем Востоке Комсомольска-на-Амуре.

А пока неизвестный мне генконсул все еще стоял в стороне, и поток людей от портрета в черной раме оттесняла горка цветов. Часам к трем «очередь прощания» начиналась уже за пределами нашего павильона.

Глаза всех нас потеплели, когда к портрету Человека Вселенной, как называли в эти дни погибшего газеты, проникла стайка американских бойскаутов. Каждый из них оставил цветок, былинку-травинку и даже полынь с нашей Земли, столь желанной для космонавта и столь опасной для него в момент этой последней встречи.

Тогда, у портрета нашего Героя-космонавта, я не мог предположить, что с личностью Павла Федоровича нашу семью свяжет судьба не на одно десятилетие. А она, судьба, явно была благосклонна к нам, ибо чуть более чем через год, во время приезда в Канаду на длительный срок по делам торгового представительства в Монреале пришлось иметь тесные отношения с ним по служебным, общественным и личным делам.

И теплое дружеское расположение Павла Федоровича, возникшее там, вдали от Отечества, мы — жена Нина и трое ребятишек, один из которых родился в Монреале, чувствовали и после возвращения в Москву. Никто, кроме Павла Федоровича, не смог бы воссоздать в Москве наше «канадское землячество» и прочно взять его в свои руки.

И когда Павла Федоровича не стало, «союз», как-то сам собой, распался. Отдельные встречи проходили, но уже не в таком большом составе.

Весьма примечательным стал тот факт, что уже в Москве Павел Федорович выделил среди десятков бывших сотрудников советской колонии в Монреале нескольких «молодых» (сорокалетних и около того) людей. Причем даже не сотрудников генконсульства, а из других ведомств и даже с «двойным дном». Речь идет о тех, кто работал в Канаде под «крышей» — Морфлота, Аэрофлота, Интуриста, Торгпредства. Чем выделил? Приглашением на свое семидесятилетие, которое он справлял на даче, где многое было сделано его руками.

И по сей день это для меня «феномен», который озадачивает эдакой своеобразностью: мне и Нине — под сорок, и моим коллегам из других ведомств — около того. И быть приглашенными к Павлу Федоровичу?! Это не просто большая честь, но этим своим поступком он дал оценку нашей гражданской позиции и человеческим качествам!

На двадцатипятилетие нашей с Ниной свадьбы Павел Федорович возглавил ту часть стола в ресторане «Пекин», где «заседало» канадское землячество. Его дамой сердца была дочь Наталья. Особенностью торжества было то, что все «горючее» пряталось за портьерами, ибо в стране царствовал «сухой закон».

И в тот день весьма примечательным было то, что один из самых простых подарков был сделан Павлом Федоровичем. Подарок он изготовил сам, собственноручно, назвав его «Салют»: на подставке высотою в пятнадцать сантиметров вертикально расходятся вверх тонкие тросики с цветными шариками на концах. Так в чем особенность?

Этот подарок ежедневно и даже ежечасно сохраняет память о нашем «канадском» друге — Павле Федоровиче. Мы не помним другие подарки — время поглотило их и имена тех, кто дарил.