Американский брат - [8]

Разговор закончился за полночь. Кротов расписался в протоколе левой рукой, потому что запястье правой руки посинело и распухло, похоже, сломана лучевая кость. Он всхлипнул, стараясь скрыть непрошенные слезы, и вытер разбитый нос бумажной салфеткой, но кровь не успокоилась. Куртка, заляпанная бордовыми пятнами, превратилась в грязную тряпку, как и новые джинсы. Лейтенант Лебедев дремал на стуле в темном углу, сегодня работы ему досталось немного, всего минут на двадцать. Девяткин перечитал протокол, задал несколько уточняющих вопросов и сказал:

– Через день-другой тебя отпустят, Сергей. Если кто спросит, – руку повредил случайно. И спину тоже… Поскользнулся и упал на улице. Ты меня понял?

– Да, гражданин начальник. На улице упал.

Девяткин вызвал конвой и приказал отвезти задержанного в камеру. Затем разбудил Лебедева и вслух прочитал протокол допроса свидетеля. Кротов утверждает, что неделю назад в одном заведение, куда он заглянул выпить пива, к нему подсел хорошо одетый мужчина приятной внешности, с сединой на висках и черными усиками, представился Эдиком. Этот человек откуда-то знал, кем работает Кротов, круг его увлечений и некоторые детали личной жизни. Эдик сказал, что Кротов, не ударяя пальцем о палец, может заработать хорошие деньги, скажем, долларов пятьсот.

Суть дела проста: в следующее дежурство Кротова ближе к вечеру к воротам подъедет белый "форд" с черной полоской на капоте. Хозяин квартиры номер семнадцать, некий Лурье, может позвонить на пост, приказать не пускать на территорию эту машину. Слушать его не надо, дело Кротова – нажать кнопку и открыть ворота. Все остальное его не касается. Впрочем, Лурье может и не позвонить, – это дело случая, дело настроения. Но свои деньги Кротов все равно получит, причем половину – прямо сейчас.

Сергей слегка удивился неожиданному предложению, но согласился без раздумий. Во-первых, тот мужчина произвел впечатление человека серьезного, который слов на ветер не бросает. Эдик туманно намекнул, что как-то видел Кротова вместе с невестой, они бродили вдоль набережной в районе Таганки. И напрасно: район там неспокойный, местная шпана может запросто подвалить, прямо средь бела дня, проломить голову молотком и сбросить в речку вместе с невестой. Надо быть осмотрительнее, не гулять, где попало. Эти слова Кротов воспринял как угрозу. Во-вторых, – пятьсот долларов на дороге не валяются.

Когда появилась та самая белая машина, он открыл ворота. По инструкции он должен был позвонить человеку, к которому направляются гости, но этого не сделал. Сам Лурье на пост не звонил.

Девяткин сказал, что завтра надо показать Кротову фотографии из картотеки. Мужчина из кафе – кавказского типа, лет сорока с небольшим, рост выше среднего, нос с горбинкой, кожа – смуглая, на запястье наколка похожая на этикетку известных в прежние времена папирос: холмы, над которыми восходит солнце и внизу слово "север". Наверняка фотография Эдика и все данные на него есть в полицейской картотеке.

Глава 5

В аэропорту Майами Джон взял такси, дорога заняла около часа. Новый дом из стекла и бетона, стоял возле океана. Луис встретила у входа, шагнула вперед и поцеловала в щеку. С распущенными, выгоревшими на солнце волосами, одетая в белый марлевый балахон, подпоясанный тонким красным поясом, – она выглядела помолодевшей лет на десять. Глаза яркие и живые, кожа загорелая, блестящая и тонкая, будто пергамент, разглаженный утюгом.

Недавно она сделала новую подтяжку, и теперь берегла натянутую кожу, стараясь не улыбаться и не хмуриться. Лицо было каким-то застывшим, словно у замороженной рыбы. С расстояния в двадцать шагов Луис казалась юной девушкой, если подойти поближе и присмотреться, впечатление портилось, но лишь слегка. Она скороговоркой задала несколько дежурных вопросов, о муже, московской погоде и самочувствии, но, погруженная в свои мысли, ответы не слушала.

– Ты еще не видел этого дома? – Луис старалась не встречаться с Джоном взглядом, будто испытывала смущение или вину. – Вот как… Что ж, тогда пойдем.

Показывать новый дом не хотелось, но и отказаться нельзя. Куртку, чемодан и спортивную сумку Джон оставил внизу. Поднялись на второй этаж, пробежались по длинному ряду комнат, пустых нежилых, забитых антикварной мебелью. Кажется, нога человека не ступала здесь очень давно, разве что уборщица появлялась раз в неделю, чтобы смахнуть пыль.

В хозяйской спальне возле кровати, на комодах и столиках, попадались фотографии моложавого стройного мужчины. Кажется, у Тома появился соперник, впрочем, черт его знает, что это за человек, – приставать с вопросами не хотелось. В своих тяжелых ботинках и темном костюме Джон чувствовал себя провинциалом из прошлого века, попавшим на светский раут. В коридоре на стенах – полотна маслом, будто в картинной галерее. Четыре картины висят в холле у лестницы, – это пейзажи городов и природы во фламандском стиле.

Настенные светильники отключены, в дневном естественном цвете, проникающем сквозь стеклянный потолок, полотна кажутся темными, словно густо посыпаны пылью. Остановились, Джон стал разглядывать картины. Это могли быть старые голландцы, например, прямые потомки Питера Брейгеля Старшего. Или, скажем, Отто Дикс, некоторое время работавший в этой манере. Брат искренне считал, что между Диксом и Ван Гогом есть много общего, но Дикс – гениальнее. Впрочем, – картины, разумеется, современные, стилизованные под старину, – брат не мог позволить себе ни старых фламандцев, ни немецкого авангарда двадцатого века. У Тома не было, просто не могло быть таких денег.