Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2 - [106]

Пусть читатель подумает и спросит себя: не является ли это гипотетическое введение нематериальной души с целью разрешения трудностей, которые создает наше неизбежное неведение,— не является ли оно явным нарушением признанной аксиомы, a posse ad esse non valet consequentia^{21}. Это—простое прибежище для нынешнего незнания связи, которую будущее знание сможет или не сможет распутать.

Теория объясняет неизвестные факты посредством законов и свойств известных фактов. Ньютон применил причину, по которой камень падает на землю, к движению планет по отношению к Солнцу. В данном случае не предполагалось ничего нового, чтобы помочь рассуждению. Если бы он сказал, что невозможно объяснить движение планет по отношению к Солнцу какими-либо свойствами планет или Солнца и этим оно должно быть обязано некоему ангелу, обязанностью которого являлось приводить планеты в движение в надлежащем направлении, то это было бы гипотезой, совершенно подобной нашим понятиям о душе с целью объяснить феномены тела.

Таким образом, мы не только не имеем прямых и удовлетворительных свидетельств существования души, но, исходя из ее предполагаемой природы, никогда и не сможем их иметь. Но ясное, прямое и неоспоримое свидетельство наших чувств [открывает] совершенно другой путь.

Разве не является, кроме того, удивительным, что мы не можем говорить об этой нематериальной душе, ее свойствах, ее способе действия иначе как на языке, внушенном телесными чувствами и происходящем от них? Можем ли мы думать или говорить о нематериальных сущностях другими словами или выражениями, чем те, которые внушают нам наши чувства и которые относятся только к нашим телесным чувствам?

Я вижу (говорит г-н Халле в своем рассуждении), что человек движется, и слышу его говорящим в течение нескольких лет. Из его речи я уверенно делаю вывод, что он думает, как и я. Я вижу, стало быть, что человек является существом, которое мыслит и действует. Через некоторое время человек на моих глазах падает, он становится безмолвным и холодным. Он более не говорит и не действует. Так как единственное основание, по которому я был уверен, что он мыслил, составляли его движения и речь, то теперь, поскольку они прекратились, я утратил единственный способ, который я имея, чтобы проверить, что он имел способность мыслить. После этой внезапной смерти одна видимая вещь, один человек испытал огромные изменения. Откуда же мог я вывести, что тот же самый он состоит из двух частей и что внутренняя часть продолжает жить и мыслить и улетает из тела, тогда как внешняя часть прекращает жить и двигаться? Я вижу, что целый человек ушел и что все его способности перестали существовать в одно и то же время. Поскольку я могу различать, его движения и мысль умерли совместно.

Способности мыслить, говорить и двигаться в равной степени зависят от тела и испытывают тот же удел при старении человека. Когда он умирает от старости, я вижу, что его способности движения и мышления ослабевают и умирают совместно и каждая из них постепенно[36]. Момент, когда он перестает двигаться и дышать, представляется также моментом, когда он прекращает мыслить.

Когда я доверяюсь просто разуму, мне представляется, что моя способность мыслить так же зависит от моего тела, как моя способность видеть и слышать. Я не мог мыслить в детстве. Мои способности мыслить, видеть и чувствовать в равной степени склонны быть затрудняемы телом. Удар но голове лишает мышления человека, который еще может, однако, видеть, чувствовать и двигаться. Так что, естественно, представляется, что способность мышления так же относится к телу, как любая другая способность человека вообще. Кажется естественным, что то предположение, будто человек может мыслить помимо тела, имеет не больше оснований, чем то, будто он может слышать звуки или чувствовать холод помимо тела.

Если именно так обстоит дело (что отрицать невозможно), если ни из фактов, ни из природы самих вещей никогда не может быть получено какое-либо прямое доказательство существования нематериальной, отдельной, независимой души, если, далее, все прямые и позитивные доказательства, которые вообще могут быть получены о какой-либо вещи, все, что в данном случае может быть предположено в отношении ее природы, говорит против существования такого рода души,— то каким же тогда сильным, каким абсолютно неопровержимым и каким очевидным должно быть рассуждение, посредством которого выводится ее существование! Даже то, что честно и искренне спорят о возможности ее бытия, делает маловероятной убедительность [этого рассуждения]. Кто может честно и искренне спорить о зависимости мысли от тела?

8. Я предполагаю, что все феномены, называемые духовными или интеллектуальными, объяснимы как феномены тела. Гартли^{23} и Дестют де Траси^{24} убедили меня в этом. (Первый—в первом томе «О человеке», второй — в своей «Идеологии».) Я не могу входить в их размышления; они могут говорить сами за себя. Публика вскоре воздаст им по справедливости то, чего не хочет признать современная ортодоксия.

9. Мы не имеем ни малейшего доказательства какого бы то. ни было рода, что идеи могут возникать или могут существовать независимо от телесной организации. Мы никогда не знаем их существующими в таком виде. Мы не знаем этого, и, исходя из фактов, мы не имеем ни малейшего основания верить, что так может быть. Но сама душа изобретена, чтобы объяснить их. Они [идеи] рассматриваются (теми, кто верит в отдельную душу) как существенное для этого существа—особенное свойство и результат действий души. Но где доказательство того, что идеи могут существовать в душе вне тела? Где мысль, когда тело умирает? Где была мысль до того, как тело начало существовать? De non apparentibus et non existentibus eadem est ratio