— Их можно понять, — сказал комиссар, обращаясь почему-то ко мне. Может быть, как к иностранцу. Может быть, его вдруг встревожило, какой имидж французской полиции может сложиться у иностранного писателя в результате подобного опыта. — У старшего жена умирает от рака. Три месяца тому назад они потеряли товарища. Остановили автомобиль, показавшийся им подозрительным. Водитель выхватил револьвер и уложил парня наповал. Так-то…
— Сколько же им нужно уложить автомобилистов, чтобы успокоиться? — не выдержал, съязвил Эжен.
Комиссар внезапно рассердился.
— Подписывайте показания и уваливайте отсюда. 18.30. Уже полчаса, как меня здесь быть не должно. Мне за вас лишних денег не заплатят.
Он раздавил последнюю житанину о пепельницу, наполненную скорчившимися, как креветки, окурками. Стал отворачивать рукава синей рубашки. По очереди мы наклонились над столом и подписали бумагу в нескольких экземплярах. Отвернувшись от нас, комиссар надевал спортивный пиджак.
— Орэвуар, мсье комиссар! — сказал я ему в спину.
— Гуд бай, мсье.
Комиссаровское «гуд бай» прозвучало насмешливо.
Эммануэль Давидов и Эжен вышли не прощаясь.
— Напишите мне, пожалуйста, название вашей книги! — русская меховая шапка протянула мне блокнот и ручку.
Я написал.
