Американские горки. На виражах эмиграции - [2]

Количество просмотров этой истории на форуме перевалило за миллион. Самые разные люди находят в ней что-то полезное или занимательное. Меня очень тронул высокий уровень сочувствия и сопереживания, исходящий от молодых и немолодых людей, россиян и жителей других республик бывшего СССР, имеющих и не имеющих эмиграционных намерений… Очень разных людей. Возможно, это происходит оттого, что мое изложение предельно искренне.

Имена людей и названия организаций мною сознательно изменены по этическим соображениям. Поэтому не только формально, но и по существу могу сказать, что возникающие у читателя параллели и ассоциации с реальными участниками описанных событий, лишены фактических оснований.

Заранее приношу извинения за возможные неточности, погрешности стиля, неумышленное, но неизбежное привнесение англицизмов в текст, написанный по-русски.

Всего Вам самого-самого наилучшего!!!

Михаил Портнов

6 июня 2015 года

Глава 1. Жизнь в Москве

Итак…

Мы живем в США с конца 1990 года. За это время произошло много событий, и я знал, что когда-то мне придется эти события осмыслить и записать. Время идет. Наверное, следовало сделать это раньше или все время вести дневник. Но, что ни говори, лучше поздно, чем никогда. И если сейчас не написать эту историю, то уж и не знаю, когда руки дойдут. С другой стороны, в приключившейся задержке есть и свои плюсы: задним числом легче анализировать. И над ошибками проще посмеяться на расстоянии. Не знаю, с какого места начать подробное описание наших эмиграционных приключений, поэтому начну приближаться к ним издалека.

Я родился в 1956 году

Рос обычным для своего времени мальчиком. Отец – военнослужащий, мама – инженер-механик. Старший брат на семь лет старше. В то время такая разница между детьми в семье встречалась довольно часто.

Жили мы в Москве. До 1961 года – в коммунальной квартире с так называемой коридорной системой: у каждой семьи квартира отдельная, но с выходом в общий коридор, семей на 20. Из коридора – вход в общую кухню, общую ванную, общий на всех туалет, общую кладовку в торце. Эдакий симбиоз общежития и обычного многоквартирного дома. В коридоре люди беседовали часами, малыши катались на трехколесных велосипедиках… Там шла оживленная внутренняя жизнь.

Этот период я плохо помню в силу юного возраста. Помню, что наша семья занимала две комнаты. В 1961 году нам дали двухкомнатную квартиру от той воинской части, в которой служил отец. Отдельные квартиры по тем временам были большой редкостью. Жилищных кооперативов, позволяющих зажиточным гражданам купить квартиру за свой счет, ещё не существовало. Люди десятилетиями подчас жили в очень тяжелых условиях, ожидая, когда государство выделит им жилье получше. Так что наша двухкомнатная квартира в хрущевке (28 кв. метров, две смежные комнаты и совмещенный санузел) считалась чем-то почти запредельным. Мне только исполнилось 5 лет. Помню, через два года после того, как я пошел в школу, учительница попросила поднять руки тех, кто живет в отдельных квартирах. Поднялись три руки, и все трое оказались из нашего дома. Остальные жили в коммуналках и даже в фанерных бараках, стоявших со времен Великой Отечественной войны. Их уже в то время активно сносили.

В 1963 году, когда я пошел в первый класс, для мальчиков ввели школьную форму нового образца, цивильную, взамен прежней, имевшей явно военизированный характер: с гимнастеркой, брюками, ремнем с желтой латунной пряжкой. Мой старший брат, восьмиклассник, донашивал свою гимнастерку с двумя пуговицами на горле, а у меня был пиджак с отворотами и белым воротничком, который мама регулярно подшивала.

Учился я вполне прилично, но без чрезмерного рвения. Как-то не располагало ничто к академическому рвению. Читал много, запойно. Географией увлекался, призы получал на городских олимпиадах для школьников. Класса до восьмого хотел стать географом. В хорошую физико-математическую школу я попал почти случайно. Брат увлекался математикой и поступил на механико-математический факультет МГУ. Там он встретил многих выпускников физико-математических школ. В те годы в Москве существовали 3–4 очень серьезные физмат-школы с придирчивым отбором. Брат и отвел меня в одну из них (№ 57) на собеседование, как раз набирали учеников в 9-й класс. Конкурсный отбор включал несколько туров. Меня туда приняли. И после этого вся моя жизнь перевернулась.

Раньше 11 вечера отложить учебники не получалось. Первые месяца три я думал, что не выдержу, но потом попривык, втянулся и стал потихоньку своего рода математическим «ботаником». Настолько, что первые два курса в институте связи не мог запомнить, как зовут девчонок в нашей группе. Они казались мне все на одно лицо. Но, опять же, привык: девчонки были замечательные. Вообще, в институте я чувствовал себя очень комфортно. Единственное, чего я так и не научился там толком делать, – это паять и чертить, что, впрочем, и не требовалось. Но без особых усилий все пять лет отучился на одни «пятёрки». Это как-то само собой получилось после школьной закалки.

Сделано в СССР

В политическом смысле меня можно было назвать продуктом своего времени: я верил в идеалы социализма и во всё остальное, во что полагалось верить будущему строителю коммунизма. В 15 лет я на спор с братом прочел первый том «Капитала», а учась на втором курсе института, будучи пару недель на сельхозработах, прочел «Диалектику природы» Энгельса, чем поверг в страшное недоумение своих соседей по нарам. Они думали, что я свихнулся – такое читать! Работы Ильича – все, что по программе положено, и даже кое-что еще, просто из любопытства – прочел в оригинале. Преподаватели общественных дисциплин, поняв на экзаменах, что я действительно это прочел, трясли мне руку и ставили «пять». Конечно, всё это не могло не отразиться как-то на моих молодых мозгах. Но со временем произошли два серьезных события, которые впервые подорвали моё доверие к социалистической системе в целом и конкретно к Стране Советов.